Однако с того времени, как в Китае заработал Интернет, правительство доблестно борется с его опасным потенциалом увода информации из-под контроля и либерализации выражения мыслей. Вначале это достигалось старой коммунистической свирепостью: доступ в Интернет заворачивался в такое количество красной бюрократической пленки, что большинство людей, стремившихся прописаться в сети, бросали это дело и обращались к «Жэньминь жибао» или ее местному эквиваленту. В 1996 году лица, желавшие пользователями Интернета, должны были заполнять полицейские формуляры в трех экземплярах для местного управления общественной безопасности, подписывать заявление в связи с доступом в Интернет об обязательстве не читать и не пересылать материалы, «угрожающие государству, нарушающие общественную безопасность или являющиеся непристойными или порнографическими», и предоставлять интернет-провайдеру практически всю мыслимую информацию о себе (чуть ли не о необычной формы родимых пятнах).

К концу тысячелетия, когда провайдеры начали снимать с подключения к сети красную обертку, правительство усилило технические меры в своем стремлении контролировать Интернет. Коммунистическая партия поняла: если она намерена ответить на вызов Клинтона по поводу «прибивания медузы к стене», то прежде всего ей понадобится стена, на которой придется работать. С 1996 по 1997 год новый департамент в Управлении общественной безопасности, призванный нарушить свободы Интернета, принялся создавать «Великую огненную стену Китая»: блаженное сочетание китайской традиции с высокоточными технологиями. Масса серверов, стерегущих пять выходов китайского Интернета во внешний мир, «Файерволл» был запрограммирован блокировать сомнительные заграничные сайты — иностранных газет, организаций, выступающих за независимость Тибета или Тайваня, религиозных культов, «Плейбоя» и так далее — по списку, обновлявшемуся каждые две недели. Через пять лет «Огненную стену» довооружили «почтовыми нюхачами» — программным обеспечением, способным определять с официальной точки зрения проблемные слова и фразы на индивидуальных веб-страницах и в электронных сообщениях из списка, который включал такие вещи, как «Фалуньгун», «свобода», «половой акт», «секс» и «Цзян Цзэминь». Достаточно, например, упоминания слова «секс», и «почтовый нюхач» заморозит соответствующий терминал. В 2002 году правительство полностью заблокировало поисковую систему «Гугл» из-за того, что его практика вылова каждого веб-сайта, который проиндексирован в нем, давала китайским пользователям возможность выхода на запрещенные страницы. Хотя после громкого возмущения общественности и обращения из «Гугл» правительство отозвало запрет, оно продолжает тихо и селективно проверять при помощи «почтовых нюхачей» каше «Гугл».

Главной преградой подрывному использованию Интернета является, конечно же, закон или то, что в Народной Республике проходит под этим названием. «Репортеры без границ», организация, выступающая за свободу Интернета, подсчитала: к 2004 году в Китае был арестован шестьдесят один кибер-диссидент. В 2003 году Лю ди, студентка психологического факультета, стала международной знаменитостью, будучи задержанной за свои протесты в чатах против арестов политических диссидентов.

Однако, как и в Великой стене из кирпича и земли, в «Огненной стене» имеются дыры. В самом Китае «Огненная стена» известна под названием сетевая стена, позволяющим легко представить пористую природу ее поверхности. Установка блокировки на запрещенные веб-сайты всегда в лучшем случае была сродни латанию дыр: не все ворота в «Огненной стене» одинаково прилежно выполняют волю коммунистов. Или же, подобно Алтан-хану, решительно настроенные интернет-пользователи могут обойти стену, используя уполномоченные серверы в зарубежных странах вместо официальных выходов в Мировую сеть. Возмущенные китайские пользователи «Гугл» в 2004 году получали результаты у поисковой машины, используя «Элгуг»: зеркальную версию оригинального названия сайта, изначально построенную как компьютерная шутка. Столкнувшись с лингвистическим вызовом, правительственные фильтры не смогли сообразить, что китайские пользователи, способные печатать английские слова наоборот, могут выходить на такие запрещенные сайты, как «Swen СВВ» (Би-би-си ньюс). В любом случае постоянно появляется слишком много новых веб-сайтов, и правительство не в состоянии контролировать их все.

Другой революционной чертой китайского Интернета является его способность убирать стены не только между Китаем и остальным миром, но и внутри самого Китая. Последние несколько лет Интернет играет заглавную роль в открытии закрытой системы управления Китаем для широкой публики: вскрывая злоупотребления полиции (как в случае молодого человека, умершего в полицейском участке в Гуанчжоу), официальные попытки замалчивания фактов (эпидемия СПИДа в Хэнани, возникшая из-за коррупционного скандала вокруг продажи крови) и помогая в организации антиправительственных акций (некоторые самые крупные массовые протесты после 1989 года координировались запрещенной религиозной сектой «Фалуньгун», чьи приверженцы группировались вокруг организаторов благодаря электронной почте и Интернету). Главным событием китайского Интернета в 2003 году стал блоговый бум: примерно за год число китайских блоггеров выросло с двух тысяч до ста шестидесяти тысяч, часть которых составляют журналисты, пишущие в свои блоги материалы и информационные сообщения, слишком чувствительные для опубликования в старомодной прессе. Две особенности блогов работают в их пользу как механизма распространения чувствительной информации. Прежде всего их слишком много, чтобы официальная цензура могла их контролировать, и слишком много возможных выходов, чтобы правительство могло не дать писать решительно настроенному блоггеру. Во-вторых, блоги имеют получастный характер — информация может быть сделана доступной только для зарегистрировавшихся пользователей, — а потому, похоже, считаются официальными цензорами не столь опасными, как полностью открытые для доступа форумы вроде «досок объявлений» или «чатов». В октябре 2004 года до блогов стал доходить их подрывной потенциал, когда группа крестьян на северо-западе воспользовалась блогом, чтобы заявить протест по поводу конфискации правительством их земли. Местные чиновники не стали отгораживаться от своего критика каменной стеной и сочли себя обязанными ответить через собственный блог.

Но такое применение Интернета все еще является скорее исключением, чем правилом, и прямая цензура со стороны правительства не единственная тому причина. Открытые, официальные меры по контролю за китайским кибер-пространством составляют лишь половину картины. Вторая половина — самоцензура со стороны пользователей и администраторов. Китайский Интернет — и это совершенно логично — чересчур громоздок и аморфен, чтобы какое-либо правительство могло прямо контролировать его сверху. Понимая это, правительство в борьбе с бесконтрольной свободой слова использует столь же аморфную силу, кстати, помогающую ему удерживать власть: неуверенность. Маниакальная приверженность Мао к идеологической ортодоксальности породила карательную политическую культуру, при которой страх подсматривания со стороны таких же китайцев и ужас перед разоблачениями на массовых собраниях заставляли людей либо признаваться добровольно во все более незначительных или даже воображаемых преступлениях, либо заниматься жесткой самоцензурой. Они всегда поступали с крайней осторожностью, никогда не позволяли себе поведения, хоть отдаленно затрагивающего политически чувствительные или сомнительные вопросы. Естественно, жизнь в Китае сегодня более не является политическим минным полем, как при Мао, но в повседневной политической культуре продолжают существовать две характерные черты его наследия: ощущение — порой смутное, порой явное — того, что во время публичных мероприятий находишься под постоянным наблюдением, и неуверенность в том, где проведена линия дозволенного в свободе выражения мнения на публике. Такой проблемы в сфере личных отношений не существует. Китайцы могут говорить все, что им вздумается, людям, которым доверяют, но это жестко ограничивает свободу действий на публике и при легкодоступном посреднике, таком как Интернет. Правительство ясно проводит свою позицию, создавая культуру страха — проверяя сайты, накладывая аресты, закрывая интернет-кафе. Натянутые нервы администраторов и пользователей делают остальную работу. «Путь, которым мы предпочитаем осуществлять контроль, сводится к децентрализованной системе ответственности, — заявил в 1997 году один из архитекторов «Великой огненной реки». — Пользователь, провайдер и «Чайна телеком» — все отвечают за информацию, к которой получает доступ пользователь. Люди привыкли к осторожности, и всеобщее чувство, будто находишься под наблюдением, действует как сдерживающее средство. Ключ к контролю над Интернетом в Китае находится в управлении людьми, а это процесс, начинающий с приобретения модема». В современном Китае, где доходность является не меньшей заботой, чем политическая ортодоксальность, в глазах большинства владельцев интернет-кафе вопрос о цене допуска к сомнительным сайтам, а значит, риска быть закрытыми силами безопасности, не является тривиальным. В 2003 году под предлогом ужесточения стандартов здоровья и безопасности правительство закрыло половину из двухсот тысяч интернет-кафе в стране. В интернет-кафе, переживших отбраковку, установили программы наблюдения для отслеживания индивидуальных привычек пользователей.

Пользование Интернетом заражено страхом наблюдения: какой-нибудь чат или электронная доска объявлений может находиться и часто находится под неусыпным оком стражей политической ортодоксальности. Китай изобилует людьми, нуждающимися в работе. Для значительного числа людей (по недавней оценке, тридцати тысяч) занятие цензурой Интернета является ничем не хуже любой другой работы. Пока какие-нибудь пользователи сети пишут крайне смелые вещи, раскольническое предприятие из-за них пребывает в состоянии риска и неопределенности. Случай с Люди, просидевшей в камере с обвиненной в убийстве женщиной в течение года без предъявления обвинения, не зная, кто донес на нее, типичен.

Сухой остаток в том, что многие пользователи Интернета предпочитают действовать в киберпространстве осмотрительно. Подавляющее большинство блоггеров — которые сами являются в основном городским меньшинством среди сельского большинства Китая, не охваченного сетью, — пользуются Интернетом ради того, чтобы копаться в «личных вещах»: в любовной жизни, поездках за покупками, в том, что они ели на обед в уик-энд. Не случайно блог, запустивший движение блоггеров в Китае, — дневник сексуальной жизни редактора журнала мод из Гуанчжоу по имени My Цзымэй за 2003 год. «Я очень занята на работе, — писала она, — но когда выдается свободное время, я трачу его на очень гуманное хобби — занятие любовью». К ноябрю того года ее сайт посетили сто шестьдесят тысяч человек. К ним ежедневно присоединялись по шесть тысяч читателей. Пятнадцать лет назад за такую откровенность про секс преследовали бы как за моральную распущенность. Однако теперь рассказы размером с книгу о жарких сексуальных оргиях — хоть ими и не зачитываются перед сном члены политбюро — вполне заурядная вещь, и секс на публике рассматривается правительством как относительно безвредный побочный продукт экономической либерализации. Хоть и трудно расценить подобное явление как «духовную социалистическую цивилизацию», которую партия пытается построить с начала 1980-х годов, но по крайней мере китайцы нашли способ выпустить пар без упоминания ужасных слов «политическая транспарентность» или «демократия».

Другим политически безопасным способом расслабиться на китайском Интернете является отправление обрядов в кумирне государственной религии, не позволяющей разваливаться капиталистическо-коммунистическому Китаю: злобный, ксенофобский национализм. Почти столько же времени, сколько в Китае существует Интернет, его периодически доводят до состояния националистической истерии вокруг тем и инцидентов, видящихся как ущемление китайского национального достоинства: демократические выборы на Тайване, натовская бомбардировка посольства в Белграде, отказ Японии извиняться за зверства во время Второй мировой войны (почувствуйте накал злобы: некоторые кибернационалисты выступали за ядерную войну против Японии и США). И хотя после 1989 года государство опасается любого всплеска массового сознания, оно терпит выражения гневного национализма, поскольку они дают все возрастающим в числе, но при этом все более запутывающимся молодым китайцам в городах выплескивать ярость, отвлекают внимание от прошлых и нынешних неудач коммунистической партии и совпадают с определенными целями государства: противодействие независимости Тайваня, критика вмешательства США в дела Восточной Азии и отметание претензий Японии на острова Дяоюйтай. Пока коммунистические власти получают основную выгоду от кибернационализма, ксенофобские настроения расплываются, превращаясь в определенный государством патриотизм, когда интернет-патриоты называют активистов движения за демократию, живущих в изгнании за границей, беглыми собаками иностранцев. В Китае даже сообщество хакеров (почти везде в мире шайка индивидуалистов, асоциальных элементов) страстно патриотично. С 1997 года китайские хакеры ведут виртуальную войну со всеми странами, обвиненными в оскорблении Китая: весной 2001 года, когда американский самолет-шпион столкнулся с китайским истребителем в китайском воздушном пространстве, хакеры разместили изображения китайского флага по всей веб-странице, посвященной истории Белого дома, и повесили лозунг «Beat down imperialism of American!» (искаженное «Долой американский империализм»!) на сайте Национального делового центра США. Как стало известно, когда некий успешный хакер устал от хулиганства в киберпространстве США и переключился на сайты собственного правительства — покрыв домашние страницы местного правительства неприличными картинками и подменив поздравительное послание правительства словами «Мы стадо боровов», — его арестовали через сорок восемь часов.