Только бобыли, живущие в уединении, могут позволить себе как следует расслабиться и побездельничать, запершись дома. Люди семейные, постоянно окруженные наблюдателями, об этом догадываются и завидуют холостякам, проклиная тот день, когда обзавелись семьей и обрекли себя на вечное вязание.

Тримские гваллыбывают чрезвычайно смущены (и в то же время обрадованы), когда им доводится увидеть схему или чертеж какого-либо механизма. Им кажется, что, разглядывая чертеж, человек насильственно проникает во внутренности вещи, как бы обнажает ее, безвольную и беспомощную.

Поэтому, с точки зрения гвалла, чертеж — это что-то вроде эротической (если не порнографической) картинки: разглядывать его интересно и поучительно, но неловко делать это при посторонних. Гвалл непременно постарается заполучить рискованную картинку, спрячет ее за пазуху и унесет домой, где будет часами созерцать волнующее его фантазию изображение. Никакой прикладной ценности, с точки зрения гваллов, чертеж не имеет, поскольку сами они не способны воспользоваться схемой, чтобы изготовить даже простенькое изделие.

При этом все гваллы — умелые ремесленники, их изделия пользуются большим спросом, хотя заказчику обычно бывает нелегко объяснить гвалльскому мастеровому, что от него требуется. А если уставший от препирательств клиент попробует изобразить будущее изделие на бумаге, гвалл будет чрезвычайно смущен, как уже говорилось выше.

Легенды рассказывают, что криксыиз Гдлони считали крайне непристойным сам процесс органической жизни. Дело доходило до того, что всякий достигший совершеннолетия крикс норовил наложить на себя руки, чтобы положить конец бесстыдству бытия.

Испокон веков обычаи племени требовали, чтобы никто не смел умирать, прежде чем породит и выкормит хотя бы двоих потомков. Однако после легендарного восстания Скорли, сражавшегося за священное право стыдливого человека умереть когда вздумается, законы были переписаны. Спустя столетие зеркальные города криксов окончательно опустели, ибо все они сочли своим долгом соблюсти благопристойность и отгородиться от мирского срама толстым слоем каменистой гдлоньской почвы.

Выйдешь во двор, а там играют в «гигантские шаги». И надо учиться стоять и ждать задания, а потом делать что сказано, такие правила, если их не выполнять, то никакой игры не получится. И еще надо учиться понимать, что если ты нравишься водящему, будешь прыгать так далеко, как сумеешь, и ходить «гигантскими шагами», и еще много всякого, а если нет — одна «курочка», два «цыпленка», и привет, плетись у всех в хвосте, как дурак. А когда придет твоя очередь водить, надо учиться давать задания так, чтобы лучший друг Димка не обиделся на всю жизнь до воскресенья, и наоборот, противной Маринке, которая никогда не делится леденцами, чтобы стало ужасно обидно, и чтобы она все поняла,вот так-то.

Или выйдешь во двор, а там играют, скажем, в «салочки», и если ты водишь, надо учиться не гоняться за самым быстрым, даже если очень хочется, потому что не догонишь, и будешь вечным «салой», позорище. Нужно учиться выбирать самого слабого, самого медлительного и неповоротливого, я имею в виду, и гнаться за ним, чтобы поймать наверняка, чтобы выиграть поскорее. Или даже не самого слабого, не вот этого толстого очкарика из пятого подъезда, которого вообще неизвестно почему в игру приняли, а, скажем, второго с конца, или даже третьего, чтобы победа выглядела совсем уж красиво, не придерешься.

Впрочем, некоторым при таком раскладе вообще приходится учиться быть толстыми очкариками из пятого подъезда, и эта невеселая наука — почти наука умирать.

И с другими играми та же фигня, честно говоря. И не только с играми.

К счастью, тексты из цикла «Подвижные игры на свежем воздухе» получились совсем не об этом.

Как и в случае с «Проспектом Андерсена, 8», тут первоначально был задуман большой цикл рассказов, связанных одной идеей: в основе каждого сюжета лежит одна из множества игр, в которые все мы играли в детстве, ради которых спешили поскорее выйти во двор и безбожно опаздывали к обеду, как бы ни надрывались у распахнутых окон мамы и бабушки, призывая нас к столу.

Согласно замыслу, в эти игры должны были поочередно играть дети и разные мифические существа, причем в процессе детям предстояло вплотную соприкоснуться с потаенной изнанкой реальности, которую принято называть словом «чудесное», а мифическим существам, напротив, вконец очеловечиться, стать обидчивыми, капризными, своенравными, узнать, что такое страх, ощутить в равной степени горький вкус побед и поражений.

Однако, в итоге, мне удалось написать только три (настолько удачных, что я до сих пор удивляюсь, как они могли появиться еще в 2003–2004 годах) рассказа про детей и два (более чем посредственных) про Вия и бушменского бога-богомола Цагна. После долгих колебаний публикую здесь не только рассказы о детях, а все написанное, чтобы читатель мог получить хотя бы приблизительное представление о замысле, который я все еще (почти втайне от себя) надеюсь когда-нибудь реализовать.