Шрифт:
ИГРЫ С НИМ [14]
Давай, — говорит, — играть, будто я умер, а ты еще нет, и вот ты идешь по улице, грустно тебе, пусто тебе, ясно тебе, что теперь так будет всегда, и вдруг — я иду навстречу, как ни в чем не бывало. Что скажешь?
Подставляй, — скажу, — правую щеку. И левую наготове держи.
Давай, — говорит, — играть, будто я — бумага, а ты — ножницы, будто я — камень, а ты — бумага, будто я — ножницы, а ты — камень.
14
Благодаря существованию архивов, обычно удается найти точную дату создания текста. В данном случае, это 21 июня 2005 года.
Время пошло, — отвечаю.
Давай, — говорит, — играть, будто мы незнакомы. И ты тогда будешь ходить по улице туда-сюда и не обращать на меня никакого внимания. А я подожду-подожду в сторонке, постою за углом, а потом ка-а-а-ак напрыгну!
Так играем уже, — говорю. — Давно.
КОМЕДИЯ ДЕЛЬ АРТЕ [15]
Оба шута: и Пьеро, весь в посеревшей за день пудре, в синяках от Арлекиновой палки, и сам Арлекин, чей рот перекошен от каждодневных гримас, ладони цветут экземой, а кровь отравлена собственным сарказмом, возносят по вечерам благодарственную молитву.
15
Этот текст был написан в августе 2003 года и впервые опубликован под заголовком: «Краткая биографическая справка» (вот это стало для меня настоящим открытием). Вскоре после этого мне взбрело в голову писать мифоложки, и текст про Пьеро и Арлекина был задним числом сочтен и объявлен первой из них, хотя с жанром мифоложек его роднит, разве что, работа с общеизвестным культурным контекстом. Все же перед нами не связная история, а просто метафора, иносказание; впрочем, более чем прозрачное.
— Господи! — говорят они тайным дуэтом (каждый у себя, наедине с собою и сам за себя, но одновременно). — Спасибо Тебе, Господи, — твердят они, — что не сотворил меня дурой Коломбиной, у которой нет иной печали, кроме как сделать наконец выбор между двумя никчемными шутами, Пьеро и Арлекином.
ВЕЧЕРНЯЯ ПРОППОВЕДЬ [16]
Мне бы на диване сейчас лежать, книжку читать, яблочком румяным хрупать, сигаретку бы скрутить — голландский табачок, конопляная бумажка, зеленовато-серая, с бледными волоконцами, спички из кафе «Жили-были», с синенькими серными головками — пустячок, а приятно. Так приятно, что к чертям собачьим бы всю эту затею. Лежать бы на диване, глядеть бы в бледную сизую твердь потолка, щуриться бы по-кошачьи, помалкивать бы…
16
Этот текст был написан в 2003 году специально для первого выпуска «Русских инородных сказок», потому что меня попросили это сделать издатели. То есть, меня, конечно, попросили написать не именно этот текст, а хоть какой-нибудь. Издатели, понятно, боялись, что книгу рассказов неизвестных авторов никто покупать не станет, а ради хотя бы одного моего рассказа — чем черт не шутит, может, и купят.
Дальнейшие события показали, что наличие, или отсутствие моих текстов в сборниках совершенно не влияет (ну, или почти не влияет) на их раскупаемость. В этом деле важны совсем другие факторы, в частности, расположение книги на магазинных полках. Но значение «Вечерней пропповеди» лично для меня переоценить невозможно: это был первый написанный мною рассказ (короткий текст); появившиеся до него «Идеальный роман», «Энциклопедия вымышленных непристойностей», «Практические советы начинающим демиургам» были (по крайней мере, в моем сознании) скорее цельными арт-проектами, чем собственно рассказами. Именно «Вечерняя пропповедь» стала первой попыткой написать самостоятельный короткий текст; за прошедшие восемь лет мне удалось довольно далеко продвинуться в этом направлении, но «Вечерняя пропповедь» до сих пор кажется мне очень хорошим началом. Она, кроме всего, еще и очень смешная, возможно, это вообще самый смешной мой текст, в одном месте я до сих пор начинаю ржать в голос (вот, кстати, угадайте, в каком).
Кстати, при публикациях корректоры постоянно вымарывали «лишнюю», по их мнению, букву «п» в слове «пропповедь». Т. е., обученный грамоте «word» у них в компьютерах есть, зато о Проппе бедняжки, вероятно, никогда не слышали.
Так или иначе, но если еще и в этом издании «проповедь» вместо «пропповедь» напишут, имейте в виду, «п» должно быть двойное, иначе никакого смысла в названии нет.
Но ведь не дадут.
Они говорят, я — Герой. И, дескать, поэтому сейчас начнется «самое интересное». Что именно — не разъясняют, только улыбаются нехорошо, да глаза отводят. Говорят, мне понравится, но, похоже, и сами не очень-то в это верят. Но, в любом случае, никуда мне не деться — так они говорят. Мне, надо понимать, крышка.
Они говорят: на диване мне теперь лежать никак нельзя. Вроде как, если я улягусь все-таки на диван, мир непременно рухнет. Ну, то есть, не весь обитаемый мир, не того я полета птица, а только мой тутошний, маленький шестнадцатиметровый квадратный мирок. Но уж зато точнехонько мне на макушку обвалится. Фирма гарантирует.
Зато обещают: если я буду держаться от дивана подальше, тогда, дескать, пронесет. Может быть и вовсе ничего не случится. А только появятся на пороге гонцы из Оттуда-Не-Знаю-Откуда с мешком леденцов и пряников для меня.
Скажут: хорошая собака. Скажут: ай, молодца! Скажут: садись, пять. Скажут: вы приняты. Скажут: мы хотим заказать вам…
Да уж. Что, интересно, они могут мне заказать?
И потом, я ненавижу леденцы. А вот пряники — это как раз ничего, могу съесть парочку за чаем…
Но, видит бог, мне неплохо жилось и без пряников.
И тут, откуда ни возьмись, появляются Старшие. В основном, по званию. Нет, к слову сказать, ничего проще, чем быть старше меня по званию, ибо по званию я — Младший. Нам, Героям, так положено. Это зачем-то нужно, но я не помню, зачем. Надо будет потом почитать, если сказка хорошо закончится…
И вот Старшие стоят на пороге и укоризненно глядят на меня. Мне, честно говоря, совсем хреново. Я не понимаю, что все эти престарелые придурки делают в моей жизни. Я не знаю, кто они такие, и откуда взялись. И, по правде сказать, знать не хочу. Многие знания — многие печали, так-то.
Старшие говорят, что сейчас им придется отлучиться. Но обещают вернуться. Первая новость радует меня несказанно, вторая же повергает в уныние.
Ну, впрочем, мы еще поглядим, кто и куда вернется. Это мы еще разберемся.
Но пасаран.
И не в том вовсе дело, что сладок, дескать, запретный плод. Знаю, жевал я в ветвях девять долгих ночей. Только и счастья, что не отрава. Ну, скажем так, не всегда отрава. Через раз.
Просто устал я от этого бардака. И соображаю плохо.
Мне бы, что ли, полежать.
Ну вот и плюхаюсь со всей дури на диван, как шмат сырого теста в невесомую мучную пыль. Опустите мне веки.
Какое-то время ничего не происходит. Только покой и воля, по чайной ложке на удар сердца. Дивная пропорция.
Потом зачем-то случается Вредительство.
Поначалу оно тихонько, как воспитанная мышь, шерудит в углу и, в общем, не очень мешает. Я делаю вид, что сплю, Вредительство делает вид, что старается мне не мешать.