— Ма Эсти, ты ведь уже выбрала, на самом деле, — сказал я. — Говори.

— Шинуаз.

Это был богатейший, прекрасно укрепленный замок в одном дне конного пути от Ромалина. Игрушка моего отца и его любимой метрессы. Однако…

— Для смертницы такая резиденция слишком изысканна, — Фрейя соизволила встать и даже слегка поклониться.

— Не язви, — качнула головой Стелламарис. — В самом деле, как это мы не подумали сразу?

— Я подумала, — ответила Эстрелья. — Только хотела подвести к этому решению вас. Там уже ведутся работы. И мы получим по крайней мере десять лунных месяцев спокойной жизни.

— Для чего?

— Станем распутывать интригу. Ждать, что кое-кто уберется со сцены, а гнойник рассосется сам по себе. Или напротив — вспухнет людьми и назреет. Говорить с охотниками — теми, кто явится для обороны нашей цитадели и ее пленницы. Ты у нас еще не один раз замуж выйдешь, Фрей.

— Особенно если меня выставят на торги, не сходя с места.

— На помосте. И что? Тоже общее место, — сказала Эсти. Не Фрей, а нам двоим. — То бишь символ публичности. Всё на нём совершаем: и роды, и показушное зачатие, и расплачиваемся там же. Так что будем ждать. А заодно — искать исполнителя. Как бы то ни было, девочка — принцесса крови и оттого заслуживает самого лучшего из них. Мейстера из мейстеров. Не из рода Орта и Акселя: у них, чего доброго, рука на мече дрогнет. И не пришельца, о котором никто не может сказать ничего путного. Скажем, отдаленного потомка из боковой ветви.

— А если не будет ни ветра в другую сторону, ни дохлого осла, ни рыцаря на белом коне? — спросила Фрейя.

— Тогда у тебя буду я, — отверзла уста Стелламарис. — Я умею перекидываться клинком не хуже моего супруга. И уж лучше так, чем тебе быть растерзанной на клочки дикой чернью, что соберется ради пикантного зрелища.

Вот мы и отправили девочку восвояси: то ли в новое заточение, то ли в почетное изгнание, но скорее всего — в так называемый дородовой отпуск. Это на жаргоне наших друзей рутенов. Ее паланкин привязали к двум кровным иноходцам, славящимся мягкой поступью, — дабы не колыхать чрево лишний раз. На коленях она держала Басю и ту самую кошачью страхолюдину с основным ее партнером — мы побоялись, что уж их-то непременно ославят отродьями сатаны.

Фрейр напросился сопровождать кавалькаду, для которой с умыслом подбирались не столько мои гвардейцы, сколько молодые рекруты из хороших недворянских и, так сказать, малодворянских семейств. Особенно тех, кто плотью, кровью и конкретными делами доказал свою преданность Морскому Народу. Сам он сильно возмужал и почти достиг размеров того взрослого кавалера, каким собирался стать. Фрейя же, напротив, как бы слегка съежилась и сделалась тоньше: по всей видимости, дитя сосало из нее те сухие материи, что необходимы были для роста костяка.

— Я почти рад теперь, — сказал мне Фрейр. — Я буду защищать мою названую сестру не потому, что обязан, а по моей личной воле. Вовсе не оттого, что в ее лице защищаю личное имущество.

— Ну, у тебя будет хорошая сподвижница на сем пути, — ответил я. — Сама наша Стелламарис.

Так мы беседовали по дороге.

И вот после дня пути перед нами встал Шинуаз.

Его стены опоясывал широкий ров со свежей водой — старые мастера из Братьев Чистоты вывели из-под земли реку и сделали это так ловко и скрытно, что перекрыть источник было невозможно: да и не один он был, я думаю. Цель рва состояла в том, чтобы защитить крепость не столько от осады, сколько от трясений земли, нередких в этом месте. Вода должна была их гасить, не допуская до фундамента. Кстати сказать, горы находились в отдалении, мне когда-то докладывали, что речь идет о совсем иных вершинах: огнедышащих и в глуби морской, чье пробуждение насылает на северное побережье Готии высокие волны. Подъемного моста через ров не имелось: когда прибывал тяжелый обоз, из-под основания передней стены выдвигалась массивная платформа, а при иных оказиях обитатели прибывали на место в лодках и вплывали через несколько шлюзов, оснащенных решетками и наполовину скрытых в воде.

Как и Вробург, Шинуаз стоял на скале, однако ее гранит был спрятан в пышной зелени одичавших садов. Подкопы казались почти невозможными и были на самом деле невозможны практически абсолютно — пока мы не изобретем или не получим от рутенцев кой-чего покрепче пороха.

Но самым удивительным был сам замок. Не венец с зубцами и башнями — но пирамидальная гора, всем своим сложением указующая на своего главного архитектора и создателя. Ярусы, круто сужающиеся кверху. Химеры и чудища, не столь ужасные, сколько загадочные, что обступили кольцом каждую ступень. Черепичные крыши с загнутыми кверху концами — чешуи сказочного зверя, во много раз большего, чем те, что выглядывали из его складок. Блестящая башенка на самом верху, дань той боязни, которую питали местные насельники к рутенским летунам. Ибо верх покрывала черепица особо прочных и скользких сортов, оживленная тем же способом, что и плоть моей Белуши, моего побратима Бьярни фон Торригаля и его родителей. Живой кровью хозяев.

А внутри каменных стен были хрупкие с виду перегородки, составляющие целый лабиринт. Остроумно придуманные ловушки. Винтовые лестницы, закрученные так, чтобы защитники могли держать оружие в правой, а нападающие были вынуждены пользоваться одной левой. Поющие соловьем полы и комнаты, расположенные на разном уровне. Подъемники, что приводились в движение одним движением рычага, соединенного с целой системой шестерен и зубчатых валов.

Словом, это было самое совершенное из того, что могла предложить Вертдому гильдия зодчих-фортификаторов, осененных особым расположением Всевышнего. И в то же время чудо изысканности и простоты.

Ибо если тот же Вробург был неколебимым мужем, то Шинуаз — истинной женщиной, ее так нередко и называли — крепость, цитадель, «она». Гнётся, но не ломается, пошатнётся — однако устоит.

Нашу благородную пленницу решено было поселить не в самой верхней каморке, защищенной броневыми пластинами, но в самом центре башни. И периодически менять расположение ее покоев. Снаружи ее охраняли люди Фрейра, куда более опытные, чем он сам. Внутри — потомственная нянюшка, отлитая из живой стали, и элитный отряд ба-нэсхин, чья плоть состояла из воды куда больше, чем на девяносто научных процентов. А что такое вода — это все мы знали со слов Эстрельи.