Абдо бросил пистолет ей на колени.

— Бери. Я не хотел, чтобы ты вгорячах сделала с собой непоправимое. А теперь слушай! Я снимаю с тебя тяжесть клятв. При свидетелях говорю: ты свободна, свободна, свободна! Я тебе не муж, и нет над тобой моей власти и моего приказа. Уходи — земля наша просторна. Захочешь примкнуть к нашему роду-племени — будем драться. Если мы заключим мир — то не ценой твоей головы, ибо чему Аллах сказал «Будь!», то бывает. А если у тебя не осталось отваги еще раз менять судьбу — я возвратил твое оружие таким, каким взял.

— Спасибо… мой кахан, — она сдвинула пистолет с колен. — Я еду. Когда надо?

— Когда скажешь.

— Они обещали пропустить или опять с боем прорываться?

— Обещали пропустить. Только мы не захотели договариваться о месте.

— Договоритесь. Стагир тоже поедет?

— Это уж как он пожелает.

— Тогда пусть он останется. Один.

Тем не менее они оба долго молчали, не зная, кому говорить первому. Все, что все это время обходили молчанием, стояло как-то вне их разума, было дано лишь в смутных предчувствиях. Наконец, она решилась:

— Стагир. Когда ты понял, что я жена твоего брата?

— Во всей полноте только сейчас. Или нет — когда об этом сказал наш леген. Хотя снова нет — теперь я понял, что сразу. Ты выбила мою саблю приемом, которому он учил меня, тогда еще мальчика. И появилась почти в одно время с вестью о его гибели. Потом я нашел талисман Денгиля в твоих вещах и поймал странное выражение на твоем лице, когда Хадиче-кахана поднесла тебе перевод, сделанный знаменитым Эно Эле. Ну и, наконец, Локи. Ты слишком похожа на свою собственную старость, чтобы кто-то мог догадаться об истине, но он единственный знал тебя на ущербе и рассудил мгновенно.

— И ваше родовое имя. Ладо. Даниль Ладо и Стагир Ладо. Боже мой, я ведь только однажды его прочитала, и еще раз оно всплыло, когда я не помнила себя… Слепота моя и моей судьбы в том, что я не поняла истинной подоплеки тех твоих вопрошаний.

— Он и Дзерен — от старшей жены, потому я на них не похож. Она была иудейка и слишком хорошо научила его обоим Заветам. Когда он отошел от нашего закона, я… один я проклял его как еретика. Видно, и это сказалось на предначертании.

— Мы оба — мы видели друг друга и не восприняли.

— Да. А я, и восприняв со всей несомненностью, — в душе не хочу верить.

— Почему?

— Я тобой восхищался — а должен был ненавидеть. Был тебе братом — и стал обязан мстить. Что же мне делать с тобой?

— Стагир. — ответила она ясным голосом. — Отсрочь мне на время. Как Аллах — Иблису.

Тергата — имя свободы

Прошли они в самом деле без запинки. Километрах в десяти от линии фронта Стагира и ее уже перехватил и повел отряд белых стратенов. Цепь всадников прижимала их к склону на перевалах, отделяя от обрыва, и окружала небольшой отряд эроских гостей на широких местах. То ли оберегали, то ли конвоировали: шли так быстро, что и словом не перекинешься. Все — и лэнцы, и эросцы — ели и пили, не сходя с седла.

Совсем близко от подземного «Дома» невидимый патруль спросил у них:

— Кто едет?

— Та-Эль Кардинена, — ответила она с вызовом.

— Не надо, чтобы это имя слышали все горы, — невозмутимо отозвался кто-то из часовых, и отряд пропустили.

Внутри их разлучили: Стагир и иже с ним остались в Гостинице, а с нею поднялись на этаж выше. Здесь был такой же стерильный и кондиционированный коридор, только двери поуже и поперек каждой — массивный брус, который можно было убирать снаружи легким нажатием на рычаг. Внутри, впрочем, не так уж тесно — и выспаться, и попитаться есть где, и клозет тоже как в лучших домах Лондона.

Здешний доман вошел с ней. Достаточно молод, чтобы слегка стесняться, сделала она зарубку в своей памяти.

— Я останусь при вас для поручений. Будет что-либо нужно — вызовите звонком. Одежду вам принесут другую, а эту возвратят позже. Какое платье вы предпочтете — мужское или женское?

— Переходного типа. Мусульманке без штанов ходить не положено, а в солдаты или амазонки сама не стремлюсь. Да, будете обыскивать мое кровное — почистьте не одни карманы, но и ворот с манжетами.

— Еще что-либо?

— Таз с горячей водой, а то здесь нет крана. В кувшине питьевая, мы, степные, не привыкли такую зазря плескать. Зеркало. Крепкого чаю или кофе.

— Наркотики нельзя. Хотите — липовый цвет со зверобоем заварят. Зеркало нельзя тоже.

— Ерунда. Стеклянное и еще расколотое — правильно, не стоит. А металлическое мне добудьте.

— Откуда?

— Ваши проблемы. У эроского легена одолжите серебряное. Он, я думаю, роскошнее вас существует.

Пунктуален мальчик оказался до предела. Костюм принес — лэнского егеря, пятнистый, а нижнее белье женское, батистовое и расшитое цветочками. Ноговицы до колен — размером меньше, чем надо: видимо, ориентировались по старой записи, а от пустынной жизни и ношения мягких гутулов ступня слегка расширилась. Зеркало же было — полированная пластина дюралюминия с округлыми закраинами. Какую-то деталь с аэроплана впопыхах сняли, так, что ли? Оттуда глядела на нее вроде бы та же седая джинна — худая, загоревшая, с непривычной короткой стрижкой. Однако глаза стали дерзкие и веселые, и цвет вернулся к ним.