Когда первая буря улеглась, все заговорили о том, каково это — быть лесби. Видимо, хотели просветить меня. Роббо рассказала, что раньше она была замужем и растила двоих детей, но когда муж узнал, что она переписывается с любовницей, то развелся с ней. Роббо не позволяют видеться с детьми, пока она не докажет, что не «развратит» их. Двух из присутствующих в детстве изнасиловали отцы, третью родная мать продала богатому старику, который предпочитал анальный секс с малолетками. Все собравшиеся носили шрамы, телесные и душевные. По сравнению с остальными Джим и Боб еще дешево отделались. Джим всего-навсего вышвырнули из дома родители, потому что ей нравилось носить мужскую одежду. А родители Боб жили в буше и знать не знали, что Джим — женщина.

Потом Тоби увел меня к себе в мансарду и отпоил кофе, сдобренным бренди, потому что я дрожала, как от приступа малярии.

— Не знала, что быть лесбиянкой — преступление, — выговорила я, когда кофе согрел мне желудок и успокоил бьющееся сердце. — Да, я слышала, что мужеложство запрещено законом, но мне говорили, что когда проект закона принесли на подпись королеве Виктории, она вычеркнула все пункты, касающиеся женщин, и заявила, что женщины на такое не способны. С другой стороны, если Фрэнки и Оливию арестовали, значит, это все-таки преступление.

— Нет, не так. — Тоби вновь наполнил мою кружку. — Закон не запрещает лесбийскую любовь.

— Тогда почему же их схватили? — удивилась я.

— Потому, что дело обтяпали втихомолку. Тайком. Никаких записей об аресте Фрэнки и Оливии в бумагах копов ты не найдешь. Какая-нибудь большая шишка в долгу перед папашей Оливии. Видимо, все затевалось, чтобы показать Оливии, что мужчины ничем не хуже, но кое-кто перестарался. Скорее всего когда Фрэнки напала на насильников. Она не из тех, кто сдается без боя, даже если ее загнали в угол.

Не понимаю, как он может оставаться таким отчужденным. Наверное, все художники такие: они наблюдают жизнь со стороны.

Розовых очков я не ношу, мне известно, что у жизни есть и оборотная, отталкивающая сторона. Это знает каждый, кто проработал в больнице не меньше трех лет. Но всех подробностей в рентгенологии не услышишь: наши пациенты приходят на рентген, а потом отправляются в отделение, и нам вечно не хватает времени, чтобы выслушать, что с ними стряслось. За обедом, на вечеринках или в свободную минуту мы сплетничаем вовсю, в том числе и о пациентах. Ужасно видеть, что может сделать с человеком другой человек. Нет, я не невежда. Но меня слишком долго оберегали от лобовых столкновений с реальностью — пока я не перебралась в Кросс, не поселилась в Доме.

Сегодня был день ослепляющего прозрения. Больше я никогда не смогу относиться к людям так, как прежде. То, что происходит за закрытыми дверями, разительно отличается от всего, что я привыкла видеть. Всюду Дорианы Греи. Не знаю, кто отец Оливии, но понимаю, что совесть его не мучает: он считает, что Фрэнки и его дочь сами виноваты. А мне невыносимо думать о тех, кто охотится за несмышлеными детьми! Этот мир ужасен.

1 апреля 1960 года

В кои-то веки удалось вернуться домой пораньше, и выяснилось, что Пэппи сегодня тоже свободна. Не знаю, где она провела прошлый понедельник, когда Джим и Боб устроили всеобщий сбор: с тех пор как меня перевели в «травму», я редко вижусь с Пэппи. Тоби пригласил нас к Лоренцини — в бар в конце Элизабет-стрит, в Сити.

— У меня целых две новости, — начал Тоби, пока мы шагали через Макэлхон-Стейрз к Вулумулу — по кратчайшему пути к заведению Лоренцини. — Хорошая и плохая.

Пэппи промолчала, а я предложила:

— Выкладывай хорошую.

— Я получил солидную прибавку.

— А что за плохая новость?

— Бухгалтеры компании сели и кое-что подсчитали. — Тоби скорчил гримасу. — И теперь с начала следующего года я останусь без работы, правда, не я один. Компании осточертели повышения зарплаты, забастовки, профсоюзные деятели, любящие покомандовать, инвесторы, требующие прибылей, вот она и решила заменить людей роботами. Роботы могут закручивать гайки и делать многое другое круглые сутки — ни обедать им не нужно, ни в уборную ходить.

— Зато стоят они бешеных денег, — возразила я.

— Верно, но в компании подсчитали, что все затраты на роботов быстро окупятся и даже останется инвесторам на пиво и карманные расходы.

— Какой ужас! — ахнула Пэппи. Она всегда вскипала, когда слышала, как притесняют рабочих. — Позор!

— Так устроен мир, Пэппи, тебе следовало бы знать, — наставительно заметил Тоби. — В чем-то обе стороны правы. Начальство выжимает из нас все соки, а мы выжимаем из него деньги. Если кто и виноват, так только умники, которые навыдумывали всяких роботов.