— Ненавижу голубой цвет, — это были первые слова Хелены — Анемичный, сентиментальный. Уж лучше бы зеленый. Такой же сентиментальный, как Джонни, — вдруг добавила она.

Именно в голубой цвет красила она комнату Джонни Филда, когда пришло известие о его женитьбе на Наоми Рид.

Хелена какое-то время лежала молча с закрытыми глазами. Потом посмотрела на меня.

— Все, что у меня есть, я завещаю тебе, Клод. Чармиан ведь ничего не нужно.

Я попробовал было что-то возразить, но на лице Хелены отразилось явное раздражение.

— Ты прекрасно знаешь, что ей ничего не нужно, — сказала она, тяжело вздохнув, и повернулась ко мне спиной. Она тут же уснула. Ноздри ее широко раздувались, жадно втягивая воздух, дыхание было прерывистым и затрудненным.

Хелена была больна четвертый день.

Вечером, навестив Чармиан, я рассказал ей об этом разговоре.

— Ну что ж, вполне разумно и справедливо, — заметила Чармиан. — Разве мне что-нибудь нужно? И пожалуйста, не вздумай расстраиваться из-за этого.

— Хорошо, допустим, что тебе действительно ничего не нужно, — горячился я. — Но как можно не расстраиваться? Ведь ей ничего не стоило сделать хотя бы жест.

— Давай лучше будем думать о ней самой, Клод, — сухо прервала меня Чармиан. — Все остальное, право, сейчас не имеет значения. Что касается жестов, то Хелена всегда ненавидела фальшь. К тому же она любит тебя больше, чем меня.

Я возмутился.

— Ты сам это знаешь, Клод. Я вовсе не в обиде. Разумеется, меня она тоже любит, но как-то всегда привязываешься больше к тому, кого тиранишь. А ты у нее всегда был козлом отпущения.

— Что ж, возможно. — Я пристально посмотрел в глаза Чармиан, и она мужественно выдержала мой взгляд.

— Ты знаешь, что я говорю правду, — почти враждебно повторила Чармиан. — Пока она жива, ты так и останешься у нее мальчиком на побегушках. — Она вытянулась в кресле в неудобной и напряженной позе.

Я решил промолчать.

В комнате было адски холодно, несмотря на пылавший камин и плотно задернутые шторы.

— По-моему, откуда-то ужасно дует, — наконец промолвил я.

— Да, я знаю, — ответила Чармиан. — Дует отовсюду. Щели во всех углах, даже в стене у камина, в оконных рамах. Тепло в этом доме никогда не бывает. Я уже смирилась с этим.

— Зачем ты так говоришь о матери, не понимаю, — сказал я.

Чармиан немного расслабила свое напряженное тело и улыбнулась. В ее мягко очерченном профиле была какая-то непонятная и раздражающая загадочность, как в лицах на картинах да Винчи.

— Если бы не твое состояние… — начал было я.

— А ты не обращай на него внимания, Клод. Говори все, что считаешь нужным. Но прежде чем сказать, хорошенько подумай. Почему ты так разозлился? Ты думаешь, я не люблю маму? Конечно же, я люблю ее. Но я знаю, сколько вреда она тебе причинила. И как бы я ни молилась за ее выздоровление, я все равно не перестану считать, что тебе было бы лучше без нее.

Я снова решил пропустить мимо ушей эти слова, не придавать им значения и не вдумываться в них. Я справился о миссис Шолто, Лейперах и других общих знакомых. Чармиан отвечала рассеянно, без видимого интереса. Затем вдруг ласково, словно пробудившись ото сна, сказала:

— Милый, сейчас не время ссориться. Мы ведь никогда не ссорились, давай не будем ссориться и сейчас.

— Мы не ссоримся.

— Нет, ссоримся. Я удивляюсь, как до сих пор мы не переругались насмерть и не вцепились друг другу в глотку. Я удивляюсь… — Но в эту минуту в комнату стремительно вошел оживленный и элегантный Шолто. Поцеловав Чармиан, он с нежностью посмотрел ей в глаза и снова поцеловал.

В тридцать лет Шолто начал уже лысеть, под глазами, голубыми и ясными, появились морщины. Эти признаки преждевременного старения, как ни странно, шли ему, создавая обманчивое впечатление интеллектуальности и солидности. Костюм, слегка мешковатый, свободно сидел на его высокой и несколько угловатой фигуре. Он был похож на преуспевающего молодого врача, с мнением которого вынуждены считаться старшие коллеги.

Чармиан ответила ему улыбкой. Покой разлился по всему ее телу.

— Ну как, успешно? — спросила она.

— А-а! — Он округлил глаза, состроил шутливую гримасу и довольно потер руки. — Возможно. Может быть. Но пока я ничего не скажу. Молчу.

Чармиан заметно оживилась.

— Он что-нибудь сделает?

— Я не уверен. Обещал сообщить через недельку. Но надежда есть, надежда есть. А как ты, дорогая? — Он кивнул мне. Взгляд его был дружелюбным, но равнодушным. Ему, должно быть, стало известно о нашей последней размолвке с миссис Шолто, и он чувствовал себя в некотором роде победителем.