Когда он вернулся в гостиницу, было уже темно. Еще до того как включить свет в комнате, он заметил в ней какое-то движение. Включив свет, Соловьев увидел на подоконнике кота. Кот не скрывался и не бежал. Он спокойно, даже как бы колеблясь, уходил. Если бы Соловьев к нему обратился, он бы остался. Дымчатый его хвост подрагивал. На молнии соловьевской сумки висел дымчатый же клок шерсти.

– Значит, ты рылся в моей сумке? – спросил Соловьев и стыдливо вспомнил, как сам рылся в вещах Тараса.

С деланым безразличием кот смотрел в окно. Боковым зрением он наблюдал за Соловьевым и пытался понять, что может следовать из подобного тона. Следовать могло всё что угодно. Когда Соловьев сделал шаг в сторону окна, кот спрыгнул с подоконника на карниз.

Почувствовав себя после дневного переезда усталым, Соловьев решил ложиться. Он заснул сразу же и спал без снов. На рассвете его разбудило тяжелое шлепанье об пол. Приоткрыв один глаз, он увидел рядом с кроватью двух котов. Соловьев сонно махнул рукой, и коты с достоинством удалились. Он подумал, что нужно бы все-таки закрыть окно, но тут же заснул.

Регистрация участников конференции Генерал Ларионов как текст началась в девять часов утра. Происходила она в театре им. А.С.Пушкина – торжественном, с намеком на классицизм, здании на центральной площади Керчи. Для изучения генерала Ларионова как текста город предоставил лучшее, что имел.

Войдя в прохладный холл театра, Соловьев увидел столик регистрации. Рядом с ним на винтовом барном стуле сидела девушка с красными волосами. В носу ее тускло блестела серьга.

– Соловьев, Петербург, – сказал Соловьев и подумал, что девушке не меньше тридцати.

– Вау! – Она сделала полный оборот на винтовом стуле и снова оказалась лицом к лицу с Соловьевым. – Дуня, Москва. Я вас зарегистрирую, Соловьев.

Дуня спрыгнула со стула (в другом конце холла, у барной стойки, Соловьев заметил такие же), что-то отметила в своих бумагах и протянула ему папку участника с программой. Открыв программу, Соловьев медленно двинулся в сторону зрительного зала.

– Бэйдж, – проблеяла вслед ему Дуня.

Соловьев обернулся. Дуня снова сидела на своем стуле и держала в руке табличку с его фамилией.

– Мусчина, вы забыли свой бэйдж, – она поманила его к себе. – Я вам его сама прикреплю.

Не вставая со стула, Дуня пристегнула табличку к рубашке Соловьева и, подышав на ее пластмассовый глянец, потерла подолом своей юбки. Несколько секунд Соловьев рассматривал незагорелые Дунины ноги.

– Спасибо.

Он тронулся было с места, но Дуня вежливо взяла его за локоть.

– А папка?

Папка действительно осталась лежать на столе.

– Вот какой рассеянный муж Сары Моисеевны, – Дуня покачала головой. – Ты нуждаешься в опеке.

За Соловьевым уже стояло несколько человек, и он поспешил уступить им место. На ходу он заглянул в программу. Его доклад был поставлен во второй – заключительный – день конференции.

До начала утреннего заседания оставалось еще минут сорок, и Соловьев решил пройтись. За это время ему удалось осмотреть памятник Ленину, почту и универмаг Чайка. Вернувшись к театру, он увидел у его колонн Дуню. Она курила.

– Пора? – вежливо спросил Соловьев.

– Пора сматываться. Открытие – самая пустопорожняя часть. Вот так, юноша, – Дуня погасила сигарету о шершавую поверхность колонны. – Лучше-ка угости даму кофе. Я знаю тут одно местечко.

К театру подъехала Волга. Из нее вышел толстяк в светло-коричневом костюме и, заправляя на ходу рубашку в брюки, направился ко входу.

– Местное начальство, – прокомментировала Дуня. – С рассказом о консервном заводе, который нас спонсирует. Интересуешься?

Соловьев пожал плечами. На слове консервный Дуня сделала такое лицо, что интересоваться было уже как-то неловко.

Идя вслед за энергичной Дуней, он сердился на себя за свою нерешительность. Во-первых, он все-таки хотел увидеть открытие конференции. Во-вторых – Соловьев вдруг осознал это со всей ясностью, – усталость от Зои была главным его ощущением. Начиналась вторая серия какого-то странного фильма, в котором он вроде бы и не соглашался участвовать.

Пройдя полквартала, они оказались в темном сводчатом подвале. Там, где сходились подвальные своды, на огромном крюке висела люстра в виде рулевого колеса.