Великий князь въехал в замок Лувр, еще не перестроенный из шестибашенной боевой крепости в дворец роскоши. Именно здесь он и подвел итоги долгого лета, передав Гиень в качестве удела теперь уже князю Константину Дмитриевичу, часть поместий арманьяков — Темюр-мирзе; королевский домен и еще часть земель взял в казну, туда же попали владения Ланкастеров и Уэльс; Девоншир, Корнуэлл и Андулем достались теперь уже графу Антониусу ван Эйку. Наместником трех островных королевств стал герцог Роберт Стюарт Олбани, наместницей Турени, Анжу, Бургундии и Шампани — герцогиня Изабелла Бретонская.

Единым указом великий князь утвердил все дарованные воеводами за службу уделы действительными — и на сей завершающей точке война была завершена.

— А теперь, — поднялся с трона Вожников, — приглашаю всех на пир!

— Какая же я все-таки дура, — со вздохом взяла его за руку воительница, чтобы пройти в залу вместе с господином.

— Почему, моя красавица? — не понял причин такого пессимизма великий князь.

— Потому что ты тоже оказался человеком слова. И чего я, дура последняя, остановила Егорку-бродягу, когда он собирался пообещать мне что-то еще?

В сырую и холодную каменную нору свет проникал через крохотное окошечко, и его хватало только на то, чтобы отличить день от ночи. Да и то не всегда. Счет дням узник потерял давным-давно, а кандалы, стершие в кровь руки и ноги, стали ему столь привычны, что он больше не ощущал боли.

Однако пришел час, когда палачи вырвали несчастного и из этого жалкого состояния — сняли узы, подхватили под мышки, поволокли по гулким коридорам и бросили на пол у ног аббата Авиньонского университета.

— Вот ты и дождался своей кары, Августин! — сурово объявил ему аббат. — Сам папа Мартин, узнав о твоем покровительстве ведьмам и богохульникам, приказал продать тебя сарацинам! Только там, в рабстве и дикости, тебе и место. Тьфу!

Священник презрительно плюнул на спину священника и вышел. И в тот же миг отец Августин лишился рассудка. Ибо ему причудилось, что вместо того, чтобы бросить в телегу для невольников — его опустили в теплую ванну, усыпанную для запаха розовыми лепестками, и наполненную не водой, а каким-то белесым раствором, солоноватым на вкус и мелко покалывающим раны, а вместо очередных кандалов надели новую рубаху из легкого льняного полотна. После этого его ноги и руки умастили цветочными маслами, прикрыли тряпицами, а самого отнесли на постель, накормили паштетами воистину райского вкуса и напоили сильно разведенным сладким вином.

После нескольких дней такой жизни раны на теле монаха затянулись, худоба прошла, и он даже начал ходить сам. Еще через несколько дней он уверенно перемещался уже по всему дворцу, без труда ел цыплят и рыбу, принимал лечебные ванны. Спустя неделю незнакомый послушник принес ему чистую новенькую рясу из какого-то дивного, мягкого и шелковистого, тонкого, но теплого материала. А потом появился ангелочек в голубом платье и с синей вуалью на голове, присел с поклоном, попросил пойти с ним.

Монах послушно пересек весь замок, поднялся в верхние папские покои и вошел в малую трапезную, где увидел сидевших бок о бок в одном кресле богато одетых мужчину и женщину, объедающих по ягодке кисть винограда, смеющихся и изредка целующихся.

— Ты молчишь? — немного выждав, спросил мужчина. — Неужели тебе нечего сказать?

— Ты похож на одного моего давнего знакомого, господин… — склонил голову отец Августин. — И ты, госпожа.

— Почему меня никто не узнает? — обиделся мужчина. — Так хочется увидеть изумление, восторг, сказать что-нибудь эпическое… А меня просто нигде не узнают!

— А ты бы еще осликом для поездки нарядился, — рассмеялась женщина. — Я бы тебя тогда и сама не узнала!

И она тут же чмокнула повелителя в губы.

— Хорошо, тогда я спрошу иначе, — вздохнул мужчина. — Ты переписал обещанные книги?!

— Увы, господин. В узилище томился.

— Ладно, не беспокойся, — махнул рукой мужчина. — Я узнавал, поручение не отменялось, они переписаны.

— Нешто ты путник Георгий из русских земель? — все же рискнул сказать монах. — А ты — рыцарь из ордена Сантьяго?

— Я великий князь и император! — Егор, раз уж пошутить не получилось, перешел на деловой тон. — И я волею своей повелеваю тебе основать в городе Ренн университет имени Иоанна Богослова! На что получишь деньги из казны. Но прежде того приказываю тебе доставить переписанные книги в Самарканд, султану Улугбеку, в дар от меня, великого князя и императора, его Дому Мудрости. В знак моей дружбы и благожелательности. А после того приказываю тебе пять лет ходить по тамошним землям, облазить и обнюхать там все улочки и закоулочки, проверить каждую дыру, каждый архив и каждое сказание и убедиться, что никаких монголов там никогда отродясь не показывалось!!! О чем ты в своем университете студентов учить и станешь. А также истории Востока, языкам азиатским, их математике, географии и прочим наукам, с Востоком связанным!

— Слушаю и повинуюсь, великий князь, — склонил голову монах, все еще не уверенный в здравости своего рассудка.

— В Самарканде найдешь сарацина ученого именем Хафизи Абру и передашь повеление ехать в Бретань и строить обсерваторию, — добавила Изабелла. — Я никогда не нарушаю своего слова. Раз обещала сделать его счастливым и богатым, то и сделаю! Даже если ради этого его придется везти сюда зашитым в мешок.

— Слушаюсь и повинуюсь, шевалье.

— Дабы ценности, тебе доверенные, лишним опасностям не подвергать, — опять заговорил Егор, — поедешь не сам, а с моим обозом, что в Новгород собирается. Все, ступай, готовься.