Могла быть и еще одна причина перемены Лениного отношения — Дина.

С тех пор как той сказали, что ее мать умерла и она останется здесь, в детдоме, Дина тоже резко переменилась. Куда девались ее бойкость, веселье… Молчаливая и сосредоточенная, она выполняла все, что требовали от воспитанников, но без прежнего задора. Марья Антоновна была к Дине особенно внимательна, но та не поддавалась, дичилась и ее. И еще Кузьминишна заметила: Дина по-детски остро, скрытно завидует Лене. Думает, наверное, что Лена здесь все-таки при своих. Она-то ведь знает, что Лена зовет Кузьминишну нянечкой не случайно, что та ей вроде родной!.. А сама Дина — одна. Может быть, и Лена, чтобы успокоить подружку, нарочно сторонится Кузьминишны? Кто их разгадает! Маленькие, маленькие, а сердчишки небось, как у взрослых, болят… И Кузьминишна при случае старалась обласкать Дину, уводила ее в мезонин, утешала. Но та была как ежик.

Только за Алешку умом и сердцем Кузьминишна была спокойна. К нему она начинала чувствовать даже что-то вроде уважения. Может быть, потому, что невольно вспоминались те страшные дни, когда она узнала его в Армавире. А может, и потому, что всегда видела его занятым делом.

Вот и сейчас…

Кузьминишна распахнула окно. Асфальтовая дорожка внизу была вся белая от солнца. Алешка шел от черного хода к сторожке, тащил ящик. Он был, видно, тяжелый, мальчик наклонялся, придерживая его на плече. Остановился, перекинул ящик на другое плечо и исчез в сторожке.

…Сегодня утром в спальню мальчиков пришла Марья Антоновна. Она спросила:

— Кто из вас умеет читать? Мне нужны пять человек. Будем разбирать книги, в доме сохранилась старая библиотека. Кто пойдет?

Алешка, хоть и читал еле-еле, вызвался сразу. В числе пяти оказался также Васька Федосеев. С ним у Алешки столкновений особенных не было, они как бы втихомолку приглядывались друг к другу. Мальчики толком не знали, что такое библиотека. Не слово привлекло их. Просто нашелся предлог, чтобы увильнуть от осточертевшей уборки и вообще что-то новое.

Кроме Алешки с Васькой, пошли трое: один — тихий, болезненный, щуривший золотушные глаза, второй — хитрый проныра, третий — добродушный весельчак, по прозвищу Кнопка.

Марья Антоновна привела ребят наверх, в мезонин. Там, за каморкой Кузьминишны, была маленькая, в четыре ступеньки, лестница и заклеенная старыми газетами дверь. Любопытные мальчишки давно уже заметили и безуспешно пробовали ее открыть.

Марья Антоновна повернула ключ. Пахнуло застоявшимся воздухом, пылью. Это была большая, не похожая на обычные комната, таких Алешка не видел нигде: все четыре стены были без окон, со сплошными, от пола до потолка, коричневыми полками. А потолок… Васька свистнул, задрав голову, Кнопка присел и дунул… Широкий столб падавшего с потолка света колыхнулся и заиграл разноцветной пылью, как радуга.

— Чудо-юдо! Гляди, дыра! — ахнул Васька.

Над остекленным потолком висело близкое голубое небо.

— Что, хорошо? — засмеялась Марья Антоновна.

Алешка во все глаза смотрел на полки. Некоторые были завешены пожелтевшими газетами, на других плотно друг к дружке стояли книги. Ух, сколько книг! Зачем? Да разве столько перечитаешь?

Марья Антоновна принесла откуда-то ладную, как игрушка, стремянку, забралась на нее.

— Ребята, половина книг уже разобрана. Остались вот эти полки. Часть мы передадим в районную библиотеку, остальные будем читать сами. Вслух. Ну-ка, Лопухов, принимай! Клади вон туда в угол, подстели газету, эти для нас. Иностранные — сюда! Растрепанные и без обложек — в ящик, потом в переплетную… Федосеев, помогай. Остальные идите к той полке, снимайте осторожно… Держи, Алеша!

Она передала ему толстую, перевязанную шнурком кипу книжек в крепких, литых переплетах с золотыми буквами.

— «Со-бра-ние со-чинений»! — присев, громко прочитал по складам Васька Федосеев. — Собрание. Я такие видел, у старика одного на толкучке.

— «Собрание»! Ты заглавное прочитай, кто сочинил! — фыркнул Кнопка.

— Граф Толстой. — Васька тыкал пальцем в золотые буквы. — Уй ты!

— У нас в Ростове Сенька Граф был, — мечтательно сказал золотушный подросток. — Прозвищем Граф, а фамилия Печенкин.

— Дурак! То прозвищем, а этот настоящий!

— Ну, ну, не ругаться. Вот эти журналы кладите на подоконник, хорошо?

— Гляди, с картинками! Уй ты, барыня на вате…

— А здесь конник! Я с картинками люблю!..

Алешка молчал. Он вспомнил вдруг найденную им когда-то в чулане у тети Фени газету, под названием «Заря». И еще вспомнил единственную читаную книжонку, которую принес ему как-то Иван Степанович. На ней было написано: «Приключения барона…» и длинное чудное слово. Читали книжонку они вместе: Иван Степанович, тетя Феня и Алешка. Там рассказывалось про одного долговязого брехуна. Алешка хватался за живот, кричал в восторге: «Вот врет-то! Ай, врет!..» Иван Степанович тоже звонко хохотал, а тетя Феня нагибалась и прыскала в фартук.

Алешка присел над огромной книгой в разукрашенной обложке. Шепотом прочел: «Жизнь животных» и непонятное слово «Брем». Открыл наугад — со страницы на него уставился диковинный заросший зверь…

Марья Антоновна с Васькой приволокли гору сплюснутых книжек, сложили на пол. Алешка, сбиваясь, торопился прочитать названия. Все были непонятные: «Мережковский», «Приложения к журналу „Нива“», «В. Соловьев, Хроника…», «Сочинения Загоскина»…

— Эй ты, грамотей, принимай!

Это кричал Васька, стоя, как великан, громадными ножищами на стремянке. Марья Антоновна куда-то вышла. Алешка подхватил новую стопку. Одна книга была в матерчатом переплете с завязками, вроде папки. Алешка повертел ее в руках — заглавия не было никакого.