— Попался, пропагандист чертов, бабий освободитель! — прошипел в ухо голос рыжего парня.

Отчаянно извиваясь, Алешка выскользнул из-под него, но тут же на него навалились еще двое.

— А ну, братва, проучим сознательного! — злорадно шипел рыжий. — Тоньку, Тоньку держите, пусть посмотрит!..

Защищаясь от ударов, Алешка лягался, изворачивался, тоже бил кого-то… Слышал только тяжелое, с перегаром самогона дыхание. Жесткая вонючая ладонь зажала ему рот, он изо всей силы вцепился в нее зубами.

— Кусаться, дьявол? — взвыл рыжий. — В воду его, чтоб очухался! Будет помнить отсталого!..

Те же цепкие руки — несколько рук — повалили, поволокли куда-то по колдобинам вниз. Подняли, раскачали и с силой швырнули на речной лед.

Больно ударило спину. С треском раскололось вокруг. Обжигая, хлынула за ворот, в рукава ледяная вода. Сразу потянул вниз набухающий пиджак…

Ломая тонкий лед, Алешка вынырнул, поплыл к берегу, стал карабкаться, хватая пальцами хрусткую кромку. Кричать он не мог, судорога свела горло… Но рыжий ждал его, и, как только он вылез, пинком сапога спихнул обратно в воду.

На этот раз Алешка ушел под лед с головой, резкая боль сдавила грудь… Рванулся из последних сил, пробил лед теменем, оттолкнулся ногами — и всплыл опять… Слышал еще пронзительный крик, топот улепетывавших по берегу сапог… С горы уже бежал почуявший недоброе Васька, вырвавшаяся от парней девушка звала Петро, еще кого-то.

Кое-как выползшего на берег, промокшего, избитого и заледеневшего Алешку почти на руках они и потащили наверх, в читальню. Он ничего не говорил, только трясся и клацал зубами…

Ночь Алешка пролежал в читальне. «Фершалка» поила его чем-то, Васька тер ноги.

А на следующий день, закутанного в овчину, Васька с Петро, провожаемые половиной деревни, повезли его на телеге к станции, чтобы ехать в Москву. К утру Алешка понес чепуху, стал метаться, ругать кого-то, звал почему-то Дарью Кузьминишну, потом Лену, кричал и уже тихо, беспомощно звал опять Лену.

О том, что с Алешкой стряслась беда и он попал в больницу, Дина узнала не скоро. Васька с трудом отыскал ее в мансарде Веры Ефремовны. Рассказал про все, а также кое о чем, касавшемся Ленки и Найле, с которой к тому времени, успел, конечно, повидаться.

Немедленно, прежде всего, Дина, как ветер, понеслась в Алешкину больницу. День был неприемный, да и накануне к Лопухову приходила с завода целая делегация; но Дина так горячо уверяла дежурного врача о необходимости свидания, что ее пропустили. Подхватив полы длинного халата, она ринулась в палату.

Алешку она узнала сразу, хотя он лежал с огромным желто-зеленым синяком во всю щеку и с опухшей скулой. На тумбочке рядом с кроватью возвышалась гора пакетов и банок. Дина почувствовала вдруг, что у нее, как от лука, защипало глаза. Сердито крякнув, подошла и сказала, будто ничего особенного не произошло:

— Алешка, здор о во.

Он повернул заплывшую скулу, выпростал из-под одеяла руку и молча сжал ей пальцы. Так посидели минуты две — Дину предупредили: если будет много болтать, выгонят. Потом она нагнулась над Алешкой — опять защипал проклятый лук — и спросила:

— Тебе-то меня слушать можно?

— Ясно, можно! — довольно громко ответил Алешка. — Ты что, вообразила, я помираю? — и тише: — Курить вот хочу до смерти. Папироски нету?

— Нету, нету, потерпишь. Алешка, а ты все-таки балда, что не привлек того негодяя к судебной ответственности. Который тебя искупал!

— А ну его. — Желто-зеленый синяк сморщился. — Ему свои ребята мозги вправят. Лучше скажи, что на свете делается? Я тут совсем закис.

Дина поправила халат. Больные на соседних кроватях лежали, деликатно отвернувшись. Сказать или не сказать?

— Кой-какие новости есть. — Она устроилась у него в ногах. — Тебе Васька ничего еще не говорил? Первая. Ленкиного дядьку вычистили с работы. За какие-то денежные махинации, Найле точно не поняла. Словом, выперли с треском! Представляешь?

— Представляю. Ничего удивительного. Что же он делает?

— Рыщет по городу, как волк, или прячется в свою нору. И ото всех скрывает, учти!

— А… она сама как? — тихо спросил Алешка.

— Кто, Ленка? Фу-у… Она-то при чем? Я к ним не хожу… Работает в своем Отовенте, как и раньше. — Дина гневно раздула ноздри. (Если бы она не получала от Лены того восторженного, нелепого письма!..)

Алешка лежал совершенно спокойно, и Дина решила, что можно продолжать.