Потом галлюцинация прошла, исчезла.

— Добрый день, брат, — приветствовал его Фамаксер. У него был циничный сухой тон голоса. — Надеюсь, Отис хорошо с тобой обращался.

— О, он был очень гостеприимен, — ответил Педер.

У костюма Фамаксера текстура напоминала пергаментную кожу, в какую когда-то переплетали ценные книги. Фамаксер излучал сухость, пыльность, ветреную пустошь, впечатление от человека, прокаленного солнцем и продутого ветром, а его поза давала намек на опыт и цинизм, ловкость и уверенность — и другие свойства, которые Педер не мог определить.

Педер не испытывал удивления от того, что обнаружил, что костюм Фрашонарда способен управлять своим носителем, заставить его пересечь пространства в сотни световых лет. Лишь иногда у него мерцала искра любопытства — в чем же мог состоять план Фрашонарда? В остальном он никогда не спрашивал себя, почему он делал то, что делал — ведь человек, просыпающийся утром, не спрашивает себя, почему он проснулся.

Словно восторгаясь солнцем, сознание Педера было переполнено чувством восхищения гениальностью Фрашонарда.

Три человека в проссимовых костюмах сошлись. Педер смутно ощущал какое-то излучение, которым обменивались костюмы, слишком тонкое и необычной природы, чтобы его зарегистрировали приборы, но от этого не менее реальное.

— Нужно вызвать остальных — и в путь! — сказал Фамаксер.

— Да, в путь, — согласился Педер. — Время пришло!

— Где-то произошла ошибка! — воскликнула Амара. — Получается какая-то чепуха.

— Смысл здесь должен быть, — успокоил ее Эстру. — Мы только не знаем еще, где и что это за смысл.

— Эти расчеты нельзя отбросить, если мы намерены оставаться в русле действительно научного исследования, — настаивала Амара. — Время распада социологической матрицы — это факт, а не фантазия.

Они уже довольно долго находились в главной лаборатории социологической команды «Каллана». Амара обрабатывала и обобщала все скопившиеся данные. Но результат кардинально отличался от ответа, которого она ждала.

В соответствие с гипотезой Амары, эти районы, наиболее удаленные от Совьи, должны быть относительно свободны от одежного фетишизма, и даже многие еще ранее заселенные районы должны уже демонстрировать более-менее разумные идеи. Но данные полевых исследований, также как и личные наблюдения тех, кто осмелился покинуть стены корабля во время частых посадок, совершенно явственно указывали на противоположный результат. Кайанская культура не входила в фазу нормальности. Чем дальше они удалялись от Совьи, тем более странной и искаженной эта культура становилась.

Расчеты, на которые так полагалась Амара, основывались на понятии «времени распада» применительно к социологии: срока, за который импульс социальной силы утрачивал двигательную энергию и умирал. Популярный стиль в моде, например, имел время распада в несколько недель или месяцев. Мания, правящая на Кайане, находясь на другом конце шкалы, могла просуществовать и столетия, прежде чем исчезнуть. Параметры, как верила Амара, были твердыми. Период полураспада для Кайана оказался даже короче, чем Амара предполагала. И сейчас Кайан уже должен был во многом быть похожим на Зиод.

— Это больная нация, — сказала Амара. — Но какая-то сила не дает ей выздороветь. И мы должны понять, что это.

— Может, в расчеты вкралась ошибка? — сделал кто-то храброе предположение.

Амара нахмурилась.

Эстру подхватил нить разговора:

— Возможно, мы переоценили остаточный эффект первичного совьянского воздействия. Например, наши уравнения не допускают случай полного стирания восприятия внешнего вида своего тела.

— Полного стирания? — Амара с негодованием обратила взор на Эстру.

— Совьянцы наглядно продемонстрировали, что внешний вид нормального человеческого тела, существующий в сознании каждого человека для самоидентификации, можно полностью перекрыть другим внешним видом, —сказал Эстру. — Совьянцы имеют внешний облик в виде огромного скафандра. Но допустим, что первоначальное человеческое тело не имеет инстинктивного или генетического компонента. Тогда кайанский синдром может быть стабильным. Он не будет подвержен закону распада.

— Разумная идея, и это могло бы быть, — сказала Амара. — Кайанский феномен тогда оказался бы формой ускоренной эволюции, аналогичной биологической. Психологически, в отношение внешнего вида кайанцы превратились бы в бесчисленные новые виды.

Эстру почувствовал поддержку.

— Верно. Особенно если некоторые новые внешние образы тела архетипичны, вытащены из подсознания, как считал Матт-Хелвер. Кайанец надевает костюм, соответствующий характеру лисы, и становится хитрым как лиса. Он чувствует себя лисой. Припоминается нечто подобное в размышлениях Листа, в его «Компендиуме культуры».

— Это имеет смысл, это могло бы быть. Но это неверно, —твердо сказала Амара. — Естественный внешний вид тела генетически обусловлен, но у Вереднеева его практически не было, когда мы его нашли, —возразил ей начальник персонала.