— И вы знаете, где он живет?

— В тридцати километрах отсюда. Недалеко от Ауце, на хуторе Цеши.

…В августовских сумерках верхом на вороном жеребце я ехал через молчаливый хвойный лес, еще хранивший дневное тепло. Багровел закат. Казалось, густой смолистый запах пропитывал меня насквозь. Еловые ветки хлестали по лицу. Я ехал к патриоту — в этом я не сомневался. Сердце радостно билось. На небольшой поляне] около кучи хвороста копошились два старика. Увидев меня, они прекратили работу.

— Эй, друзья! Где хутор Цеши?

Латыши, услышав русскую речь, подошли ко мне.

— Километра три будет, — по-русски ответил один из них. — Лес кончится, держись правее. Минуешь хутор, завернешь направо, проедешь молодым леском, а за ним и Цеши. — Оба настороженно оглядывали мою немецкую форму.

Вскоре показался хутор Цеши.

Против большого деревянного дома во дворе стояли конюшня и сарай. За домом — фруктовый сад, огород и пасека. Из дома вышел мужчина. Среднего роста, крепкий, он стоял на крыльце и строго смотрел на меня. Я спешился.

— Вы Кринка? — спросил я по-немецки. Он утвердительно кивнул. — Можно к вам зайти?

— Пожалуйста.

— Где оставить коня?

Он молча отвел меня к конюшне и привязал лошадь возле двери.

— Пройдемте, — сказал он по-немецки. В прохладной, чисто прибранной комнате были его жена и дочь, черноволосая девушка лет двадцати.

— Можно нам поговорить наедине? — спросил я. Кринка по-латышски попросил женщин удалиться, и мы, закурив, сели на лавку.

В Кринке я не ошибся. Как я и ожидал, он оказался настоящим патриотом, добрым и умным человеком. Мы долго беседовали. Я назвал себя разведчиком, действующим под кличкой Сыч во вражеском тылу. Пришлось сказать, что у меня есть радист и связь с Центром… В конце концов я увидел, что он склонен поверить, что в его дом явился советский солдат в немецкой форме, надетой для маскировки, явился для того, чтобы вместе с его группой бороться против фашистов.

Кринка все же колебался и продолжал смотреть на меня своими строгими глазами из-под нахмуренных бровей.

— Закончим разговор после ужина? — спросил он, и по интонации я почувствовал, что мы сблизимся.

Кринка дружелюбно поглядывал на меня, пока хозяйка угощала меня румяными горячими блинами, сам подкладывал мне в тарелку ветчины и подливал в кружку молоко.

Ужин закончился, хозяйка с дочерью убрали со стола посуду, мы опять остались одни.

— Так чем же я смогу вам помочь? — спросил он, доставая кисет с махоркой и скручивая самокрутку.

— Надо, — сказал я, — иметь тесную связь с населением и стараться мешать угону людей в Германию. Я хотел бы выступить перед людьми. Смогли бы вы помочь мне в этом? — спросил я Кринку. — Есть ли здесь надежные люди?

— Найдутся…

— А смог бы я жить где-нибудь неподалеку, не попадаясь посторонним на глаза?

— Организуем.

— Тогда ждите меня. Я скоро вернусь, привезу оружие и буду жить в лесу.

Мы вышли во двор. Спускалась прохладная ночь. В конюшне похрустывали сеном кони, изредка глухо ударяли копытами в перегородки. Я заметил, что мой конь разнуздай, перед ним лежит охапка сена и стоит пустое ведро. Видно, хозяйка позаботилась. Я взнуздал коня, вскочил в седло, попрощался с гостеприимными хозяевами.

Ночью я вернулся в немецкий обоз.

— Пикколо! — позвал я своего юного друга. Мальчишка не спал, он, видимо, ждал меня. Мы сели в сторонке на влажную от росы траву.

— Сегодня ночью я ухожу в лес. Хочешь со мной?

Паренек глотнул воздух от волнения:

— Хочу!

— Готовь себе лошадь с седлом. Уйдем верхом.

За многие месяцы я узнал Пикколо, верил ему, как и он мне. Его решительность и отвага не вызывали у меня ни малейшего сомнения.

Ночь была лунной, яркие звезды караулили недолгий прибалтийский сумрак. Немцы улеглись в полуразрушенном сарае, оставив автоматы у входа. Я прилег возле оружия на соломе и стал ждать. Пикколо лежал на подводе под плащ-палаткой. Возле его подводы, пофыркивая, щипали траву две лошади. Часовой с автоматом, охраняющий обоз, бродил вокруг сарая и дома, где тоже спали немцы.

В три часа ночи я тихо вышел из сарая. Часового не было. Я заглянул в окно дома и увидел, что он сидит у ящика, на котором стояла бутылка вина и лежал автомат, и при свече с кем-то из своих друзей играет в карты.