Зал наполняется людьми.

Время позднее, но нет никого, кого бы подняли с постели.

Запах оружия. Металла и еще гнева, лимонно-желтого, с резким привкусом.

Он позволяет им занять места. По памяти восстанавливая рисунок зала.

Справа – Гайяр.

Слева – Деграс с сыновьями. От них тянет с трудом сдерживаемым возмущением. Все трое злы, и всполохи рыжего порой дотягиваются до свечей. И до Гайяра. Так выглядит сомнение. И в хозяине Кверро, и в собственных догадках, которые наверняка кажутся Деграсу чересчур размытыми. Впрочем, Кайя рад, что хотя бы этот человек не обманул его ожиданий.

Таркоты. Настороженное ожидание. Готовность. К чему?

Но вины нет. И страха тоже…

Людей много, но Кайя готов уделить время каждому.

– Сегодняшнее происшествие едва не стоило жизни моей жене и моему сыну. Возможно, оно будет стоить жизни моему дяде. – Он не собирался терять время на вежливые слова. – Мне сказали, что виновные мертвы. Однако я не уверен, что все виновные мертвы.

Ропот.

– Я это исправлю. Прошу вас оставаться на местах. Если вы не причастны, вам нечего бояться.

Гайяр выдерживает прямой взгляд.

Странно, что больше нет запертых дверей. Вернее, двери есть, но приоткрыты, и Кайя способен понять, что находится с той стороны.

…досада. Раздражение людской глупостью, неспособностью довести простейшее дело до закономерного финала. Он не причастен напрямую и даже косвенно – слишком отчетливо понимает опасность подобных игр, – но предпочел бы, чтобы те, в подвале, ответили за убийство, а не за попытку.

…уверенность.

Он богат. Силен. И пользуется поддержкой многих. Он доказал свою верность дому Дохерти, и бездоказательное обвинение станет причиной раскола, который сейчас недопустим.

Что ж, в чем-то он прав. Но Кайя знает, что с ним делать.

Деграс чист. Его сыновья тоже…

…дальше.

От человека к человеку. И не находится никого, кто смеет отвернуться. А в зал возвращается тишина. Они и дышать-то боятся, что хорошо. Кайя помнит все оттенки страха и безошибочно выбирает нужный.

– Зачем? – Он смотрит в глаза рыцаря, черные из-за расплывшихся зрачков.

– Леди не должно было там быть… леди не…

Его память выворачивается наизнанку. В ней много лишнего, личного, что Кайя отбрасывает с самому ему непонятной брезгливостью, оставляя себе лишь имена.

Список невелик, и Кайя знакомы эти люди. Славные рыцари, которые решили, что будущее следует подкорректировать, пока имеется подобная возможность. И странно то, что не было в их действиях личной выгоды, скорее уж необъяснимая уверенность, что поступок их, несмотря на всю его мерзость, является благим. Если это не глупость, то что?

Кайя убрал руку, позволяя человеку упасть. Все-таки его вмешательство по-прежнему было грубым, смертельным, хотя следовало признать, что слышать он стал лучше.

И не только слышать.

Его воля накрывает зал, и каждый находящийся в нем чувствует ту грань, которая отделяет его от смерти. Они больше не способны двигаться, и на ногах стоят лишь потому, что Кайя разрешил.

В его силах остановить их сердце. Или запретить дышать. Лишить зрения. Слуха. Самой возможности мыслить.

И Кайя нужно, чтобы все это поняли.

Забирает он лишь тех, кто виновен, позволяя остальным прочувствовать, как медленно уходит чужой разум, а с ним и жизнь. Впрочем, ничего нового он не узнает. То, что внутри, желает довершить начатое, но Кайя не собирается слушать его тоже: он хозяин над своим зверем, а не наоборот.

И Кайя возвращает людям их свободу.

– Убрать! – Переступив тело, Кайя возвращается к креслу. – Их место на площади. Не хоронить. Поставить глашатая, который объяснит горожанам, что произошло.

Слушают внимательно, но с облегчением и какой-то безумной радостью. Чему они рады?

Тому, что остались живы.

– Остальных, из подвала, тоже касается. Также к смерти приговариваются следующие люди…

…торговец, продавший селитру и серу. Он не мог не знать, для чего они нужны.

…оруженосец, что служил связным.

…камердинер, который помог отыскать исполнителей.

Список не так чтобы велик, и многие люди, в нем значившиеся, уже мертвы. Однако это не значит, что они избегут наказания.

– Вне зависимости от сословия движимое и недвижимое имущество виновных в измене будет отчуждено в пользу дома Дохерти. Те, кто имел титул, будут лишены его без права восстановления. Их щиты будут сожжены на площади, а имена вычеркнуты из Родовой книги.

Тишина. Но ей недолго длиться.