Шрифт:
— Кошмар. Кошмар. А вообще — грустно,вот что. Твой отец вчера вечером сказал…
— Секундочку, мама, — сказала девушка. Сходила к окну за сигаретами, закурила, вернулась к кровати. — Мама? — спросила она, выдыхая дым.
— Мюриэл. Так, послушай меня.
— Я слушаю.
— Твой отец разговаривал с доктором Сивецки.
— Так? — сказала девушка.
— Он всеему изложил. По крайней мере, мне он так сказал — ты же знаешь своего отца. Про деревья. Эту историю с окном. Весь этот кошмар, что он бабушке наговорил про ее виды на кончину. Что он сделал с этими славными снимками с Бермуд — все.
— И? — сказала девушка.
— И. Во-первых, тот ответил, что выпускать его из госпиталя — это было преступлениеармии, слово чести. Он весьма определенносказал твоему отцу, что есть немалая возможность — очень большаявозможность, как он сказал, — что Симор совершенно утратит контроль над собой. Даю слово чести.
— Здесь в отеле есть психиатр, — сказала девушка.
— Кто?Как его фамилия?
— Откуда я знаю? Ризер или как-то. Говорят, очень хороший.
— Никогда не слышала.
— Но он все равно, говорят, очень хороший.
— Мюриэл, пожалуйста, не хами. Мы за тебя оченьпереживаем. Вообще-то вчера вечеромотец хотел вызвать тебя телеграммой дом…
— Мама, я сейчас домой не поеду. Так что успокойся.
— Мюриэл. Слово чести. Доктор Сивецки сказал, что Симор может совершенно утратить кон…
— Я только что приехала,мама. Это у меня первый отпуск за много лет, и я не собираюсь все упаковатьобратно и мчаться домой, — сказала девушка. — И я все равно сейчас дороги не перенесу. Я так обгорела, что хожу с трудом.
— Ты на солнце обгорела? Ты что, не мазалась этим «Бронзом», я же тебе положила? Я в сумку прямо…
— Мазалась. Но сгорела все равно.
— Кошмар. И где ты сгорела?
— Везде, дорогая моя, везде.
— Кошмар.
— Выживу.
— Скажи мне, а ты с этим психиатром говорила?
— Ну как бы, — ответила девушка.
— И что он сказал? Где был Симор, когда вы разговаривали?
— В Океанском салоне, на пианино играл. Он оба вечера, что мы тут были, играл.
— Ну, и что он сказал?
— Ой, да ничего такого. Сначала со мной сам заговорил. Я вчера вечером на бинго рядом с ним сидела, и он спросил, не муж ли это мой играет в соседнем зале на пианино. Я говорю, да, муж, а он спрашивает, он что, заболел. А я говорю…
— А почему он спросил?
— Откудая знаю, мама? Наверное, Симор бледный такой, — сказала девушка. — В общем, после бинго они с женой позвали меня выпить. Я и пошла. Жена у него просто жуть. Помнишь это кошмарное вечернее платье, мы его в витрине «Бонуита» [50] видели? Ты про него еще сказала, что к нему нужно маленькую, просто крохотную…
— Зеленое?
— Вот в нем она и ходит. Там одни ляжки. Она у меня все спрашивала, не родственник ли Симор той Сюзанне Гласс, у которой магазин на Мэдисон-авеню, шляпный.
50
«Бонуит-Теллер» — элитный универсальный магазин, основанный Полом Бонуитом в 1895 г. Закрылся в начале 1980-х гг.
— Но что же он сказал? Врач.
— А. Ну, в общем, ничего такого. То есть, мы же в баре сидели и прочее. Там жуткий шум.
— Да, но… но ты ему рассказала, что он пытался сделать с бабушкиным креслом?
— Нет,мама. Я не очень вдавалась в подробности, — ответила девушка. — Может, еще получится с ним поговорить. Он торчит в баре целыми днями.
— А он не сказал, возможно ли, чтобы… ну, ты понимаешь — он чудить, скажем, начал? С тобой что-нибудь сделал?!
— Вообще-то нет, — ответила девушка. — Ему нужно побольше фактов, мама. Им же про детство надо все вызнать — вот в этом смысле. Я же сказала, нам едва удалось вообще поговорить, такой там шум стоял.
— М-да. Как твое синее пальто?
— Нормально. Я часть набивки вытащила.
— А что вообщес одеждой в этом году?
— Жуть. Но инопланетная. В общем, сплошные блестки, — сказала девушка.
— Как номер?
— Нормально. Но и только.Тот, что у нас до войны был, не дали, — сказала девушка. — Люди в этом году кошмарные. Ты бы видела, что с нами в ресторане сидит. За соседним столиком. Будто на самосвале приехали.