Те рассмеялись.

— Милдред, — не перестав смеяться, обратилась Сандра к миссис Снелл. — Вы на автобус опоздаете, если не поторопитесь.

Тяпа закрыла за собой сетку.

Она стояла на покатой лужайке, и низкое вечернее солнце било ей в спину. Ярдах в двухстах впереди на кормовой банке отцовского швербота сидел Тяпин сын Лайонел. Привязанный, со снятым гротом и кливером швербот покачивался под идеальным прямым углом к дальнему концу пирса. Футах в пятидесяти брюхом кверху плавала отцепившаяся или брошенная водная лыжа, но прогулочных лодок на озере не было, лишь корма рейсового катера удалялась к Пристани Лича. Странное дело, но Лайонел будто расплывался у Тяпы перед глазами. Солнце жарило не особо, но светило ярко, и что бы ни было там вдалеке — мальчик, швербот, — все дрожало и преломлялось, как палка в воде. Через пару минут Тяпа бросила вглядываться. Растерев по-армейски бычок, она двинулась к пирсу.

Стоял октябрь, и доски уже не били ей в лицо отраженным жаром. Она шла, сквозь зубы насвистывая «Малышку из Кентукки». [70] Дойдя до конца, присела на корточки — колени щелкнули — на правом краю и посмотрела вниз на Лайонела. До него можно было достать веслом. Он не поднял головы.

— Эй, на борту, — сказала Тяпа. — Дружище. Пират. Грязный пес, я вернулась.

По-прежнему не глядя на нее, Лайонел, судя по всему, вдруг захотел показать, какой он хороший моряк. Повернул голый румпель вправо до конца, затем резко подтянул к себе. Глаз с настила он не спускал.

— Это я, — продолжала Тяпа. — Вице-адмирал Танненбаум. Урожденная Гласс. Инспектирую стермафоры.

На сей раз ответ последовал.

— Ты никакой не адмирал. Ты дама, —сказал Лайонел. Каждая его фраза обычно переламывалась оттого, что он захлебывался дыханием, и подчеркнутые слова нередко не взлетали, а тонули. Тяпа не только слушала его голос, но и как бы наблюдала за ним.

— Кто тебе такое сказал? Кто сказал, что я не адмирал?

Лайонел ответил, но неслышно.

— Кто? — повторила Тяпа.

— Папа.

Не поднимаясь с корточек, Тяпа опустила руку перед собой и коснулась досок пирса, чтобы не потерять равновесия.

— Твой папа отличный парень, — сказала она, — только, наверное, большей сухопутной крысы я в жизни не встречала. Истинная правда — в порту я дама, этоправда. Но подлинное мое призвание — первое, последнее и вечное — это манящий…

— Никакой ты не адмирал, — сказал Лайонел.

— Прошу прощения?

— Ты не адмирал. Ты все время дама.

Повисла небольшая пауза. Лайонел между тем снова поменял судну курс: за румпель малыш держался обеими руками. На мальчике были шорты цвета хаки и чистая белая футболка с трафаретом через всю грудь: Страус Джером играл на скрипке. Лайонел был довольно загорел, а волосы — по цвету и густоте, как у матери, — несколько выцвели на макушке.

— Многиесчитают, что я не адмирал, — сказала Тяпа, не спуская с него глаз. — И только потому, что я про это не треплюсь. — Держа равновесие, она вытащила сигареты и спички из бокового кармана. — Меня почти никогда не подмывает беседовать с людьми о моем ранге. Особенно с маленькими мальчиками, которые на меня даже не смотрят, когда я с ними говорю. Иначе я загремлю со службы под фанфары.

Не зажигая сигарету, она вдруг встала во весь рост, неестественно выпрямилась, сложила два пальца правой руки в кольцо, округлила губы и, будто в казу, выдула нечто вроде сигнала на горне. Лайонел вздернул голову. По всей вероятности, он знал, что сигнал липовый, но, кажется, все равно очень воодушевился; челюсть у него отпала. Тяпа сыграла сигнал — странную помесь отбоя и побудки — три раза подряд. Затем торжественно отдала честь другому берегу. В конце концов она снова присела на корточки на краю пирса — с видимым глубочайшим сожалением, словно саму ее глубоко тронула одна из тех доблестных военноморских традиций, что недоступны широкой публике и малышам. Какой-то миг она не сводила глаз с непредставительного озерного горизонта, затем словно бы вспомнила, что она тут не совсем одна. Глянула — внушительно — вниз на Лайонела, чей рот еще не закрылся.

— Это был тайный сигнал, который можно слушать только адмиралам. — Она закурила и погасила спичку театрально тонкой длинной струйкой дыма. — Если кто-нибудь узнает, что я тебе его играла… — Она покачала головой. И вновь нацелила секстант своего взгляда на горизонт.

— Сыграй еще.

— Невозможно.

— Почему?

Тяпа пожала плечами:

— Во-первых, вокруг слишком много офицеров низкого ранга. — Она сменила положение и села по-индейски, ноги крест-накрест. Подтянула носки. — Но я скажу тебе, как мы это устроим, — сказала она вроде бы между прочим. — Если ты мне сообщишь, почему надо убегать, я сыграю тебе все тайные сигналы, которые знаю. Договорились?

Лайонел немедленно уставился в доски настила.

— Нет, — ответил он.

— Почему?

— Потому что.

— Почему потому что?

— Потому что не хочу, — сказал Лайонел и для пущей важности дернул румпелем.

Тяпа прикрыла лицо от яркого солнца справа.

— Ты же сказал мне, что больше не будешь убегать, — сказала она. — Мы об этом говорили, и ты сказал, что с этим покончено. Ты же мне дал слово.

Лайонел ответил, но до Тяпы не долетело.