Тем не менее жрецы Малеско знали, что делают. Они были толковыми психологами и придали ей те черты, которые наиболее импонируют малескианцам, и черты эти необычайно человечны.

Говорят, Пигмалион влюбился в Галатею, хотя знал, что она всего лишь кусок камня, не так ли? Но форма творения была неотразима. Лорна говорит, что давно любит меня, еще до эпизода в Малеско. Она говорит, что ничего не изменилось. Но она ошибается: Малеско сильно изменил ее.

До нашего приключения я не находил в ней ничего привлекательного, и сейчас при всей красоте Лорна, по сути, осталась прежней, такой же неинтересной для меня. Жаль, но бесполезно сопротивляться силам, которые движут человеком. Я не могу бороться с ними.

А хотелось бы.

Потому что по-своему я люблю ее. Но я не смог бы прожить с ней и недели. Поэтому я никогда бы не пошел вечером в то заведение, если бы знал, что она поет там.

Но вышло так, что я сидел, позвякивая льдом в бокале, и слушал ее голос. Они одарили ее чудным голосом. Я твердил про себя избитые истины, пытаясь не замечать прелести той песни, гипнотизирующей всех в зале. «С лица воды не пить, — твердил я себе. — Статен телом, а хорош ли делом. Синица в руках…»

Мой самогипноз был прерван бурей аплодисментов. Подняв голову, я увидел, как Малеска раскланивается, и каждое ее движение было преисполнено грации. Сияющие голубые глаза искали меня в полумраке и нашли. Смущенный и решительный взгляд, каким он был всегда, когда она смотрела на меня, пригвоздил меня к месту. Она не примет отказа. Как только смолкнут аплодисменты, она снова сядет рядом и будет умолять красивым грудным голосом, мягким, как бархат, и сладким, как мед. Я почти проглотил коктейль, вскочил и направился к выходу. Аплодисменты затихли и раздался голос Малески: «Эдди! Эдди!»

У дверей я почти бежал.

1