Вечером ели осетровый суп, на второе — осетровые котлеты. Упрашивать никого не приходилось. А я после утренних подводных упражнений чувствовал прилив аппетита огромной силы. Весь день на ум приходило высказывание Жака Ива Кусто о том, что аквалангист тратит больше калорий, чем, например, рабочий горячего цеха, и ему для нормальной жизнедеятельности требуется в день около двух килограммов мяса. Но после ужина мне стало ясно, что мясо можно вполне заменять осетриной. Пришла «Торпеда», и мы еще несколько раз погружались в разных местах нерестилища, общая площадь которого 31 гектар. Подводная лампа не столько освещала, сколько успокаивала. Полторы тысячи ватт позволили высветить пространство диаметром всего 15—20 сантиметров, за его пределами муть вставала непроницаемой завесой. Частицы нежной, мельчайшей мути легким налетом покрывали щебень. А в щелях между обломками притаились икринки. Их было много, и они выглядели, как ягоды брусники, рассыпанные на лесной опушке. Расстояние между отдельными икринками составляло в среднем 5—6 сантиметров. Реже икринки были приклеены на выступающих углах камней. Каждое неосторожное движение вызывало подъем мути со дна, потревоженный щебень из-под рук перекатывался и легко уносился течением.

Икринки, только что осевшие на опоке, не были покрыты песком и поблескивали лакированной поверхностью. На клейкой поверхности более старых икринок осели песчинки. Рядом с большими осетровыми икринками приютились серые мелкие комочки — икра карповых рыб. Собираю образцы горной породы — опоки с икринками в молочный бидон, опущенный сверху, и дергаю за веревку. Бидон уплывает наверх. Высвечивая лампой дециметр за дециметром, ползаю по дну.

За двадцать минут погружения удавалось осмотреть в мутной воде около четырех квадратных метров. Подумываю о том, что в будущем вполне возможно и фотографирование участков дна, но только с помощью специальной насадки на объективе фотоаппарата, известной под названием контейнер чистой воды. При фотографировании насадка прижимается к объекту, мутная вода вытесняется контейнером, а световые лучи, идущие от объекта к фотоаппарату, фильтруются сквозь заключенную в насадке чистую воду. Пока мы не располагали такими насадками, да и задача наблюдений в мутной воде встала перед нами впервые.

Через день из нескольких извлеченных икринок выклюнулись личинки. Они беспорядочно плавали в белом тазу, еще раз подтверждая, что икра оказалась доброкачественной.

Во время последнего погружения я столкнулся с крупной рыбой, по–видимому, осетром. Сильное шершавое тело прошло вдоль лба, оцарапав кожу и сдвинув маску. На этот раз сквозь завесу несколько раз проглядывали смутные силуэты, напоминающие рыб. Я сразу вспомнил утверждение местного рыбака, что осетры–самцы после икрометания несут своеобразную караульную службу, защищая будущее потомство от возможных посягательств прожорливых пришельцев. Может быть, рыбак и прав. Ведь охраняет ревностно икру черноморский бычок–кругляк. Причем самец дежурит денно и нощно, ничего не ест и сильно худеет, а отгоняет посторонних, растопырив плавники, в основном за счет своего устрашающего вида. Во всяком случае, в последние минуты пребывания в волжской воде я передвигался по опоке, сжимая в руке нож, поскольку убедился в том, что, вопреки высказываниям многих ветеранов подводного спорта, и аквалангист под водой может стать объектом нападения, а на Волге — наверняка.

Моя встреча с осетром не повлияла на решение Павла Неловкина и Валерия Журавлева совершить пробное погружение с берега. Надев акваланг и войдя по пояс в воду, каждый из них имел возможность лечь на дно и воочию убедиться в том, что подводный мир на этот раз являет собой мрачную и однообразную картину.

Давид Ефимович в течение нескольких дней совершил серию береговых наблюдений, уточнив распределение каменноярских каменных гряд, на которых происходит нерест.

Главный вывод из нашей работы заключался в рекомендации создать опытные насыпки каменного материала в благоприятных для нереста участках в низовьях и дельте Волги. О строительном материале можно было не задумываться — опоки в большом количестве выступают в береговых обрывах Каменного Яра и легко доступны для разработки практически в любых количествах. Исследование же мест нереста путем подводных наблюдений с помощью электросвета — дело доступное, эффективное и перспективное.

Осенней ночью 1944 года Рига содрогалась от взрывов. Отступающие фашистские оккупанты в бессильной злобе разрушали заводы, мосты, причалы огромного порта. Спеша выполнить черное дело, фашисты даже не предупредили своего часового, охранявшего мост через Мугаву. Недавно его труп был найден в сторожевой будке, заглубившейся в ил в результате взрыва.

Причальная линия порта, одного из крупнейших на Балтике, перестала существовать. Через каждые тридцать метров она прерывалась гигантской воронкой. Неудержимой силой тротила бетонные плиты верхнего строения были сметены, опорные сваи причалов переломаны, отовсюду, словно хищные щупальца осьминогов, торчала скрученная и исковерканная металлическая арматура. Всего в порту после ухода немцев таких воронок насчитывалось двести семьдесят.

Парализованный порт — эту живительную артерию Латвии — требовалось как можно быстрее возродить к жизни. Аварийные отряды строителей забивали рядом с поврежденными сваями новые, укладывали прямоугольные плиты железобетона, протягивали стальные нити подкрановых путей. Через несколько месяцев порт ожил.

А сегодня в Даугаву заходят и швартуются у рижских причалов суда из Швеции, Ливана, ГДР и других стран. Многие флаги мира бывают здесь в гостях, день и ночь идут погрузочно–разгрузочные работы, порт трудится непрерывно. Почти два десятилетия по железобетонным плечам восстановленных причалов ползают могучие краны, проходят груженые составы. И вот… в одном месте просела плита, и другом — с шумом обрушилась в воду бетонная глыба. Что это — авария или просто остаток прежнего разрушения ?

Водолаз, пытавшийся пробраться между двух свай, с трудом увернулся от потревоженного им обломка, который рухнул, едва не придавив воздушный шланг. Идти дальше было опасно. Часть тринадцатого причала экспортного участка Рижского порта пришлось закрыть для эксплуатации. Простаивали краны, простаивали суда, ожидая разгрузки. Требовалось немедленное подводное обследование несущих конструкций причала.

И вот тогда технический отдел порта обратился в Государственный проектно–конструкторский и научно–исследовательский институт морского транспорта (Союзморниипроект), где недавно была создана группа подводных исследований, разрабатывающая аппаратуру для наблюдения в портовых непрозрачных водах. В эту группу в качестве руководителя перешел и я. Все, кто работал в подводной группе Союзморниипроекта, независимо от специальности, были в то же время аквалангистами. Перед нами стояла сложная цель — невзирая на мутную воду, обследовать подводную часть портовых сооружений.