— Я не интересуюсь предсказаниями.

Быстрые, чуть косящие глаза отца Жозефа нетерпеливо сверкнули.

— Но великий астролог оставил наследство…

— Вот как? И большое?

— Да, монсеньор. Огромное. Неисчислимое.

— Неисчислимых капиталов не бывает. На то и существует у нас сюринтендантство. Сколько?

— Это не деньги, монсеньор.

— Что же? Предсказания грядущих событий? За это я не дам и одного су.

— Нет, монсеньор, не предсказания. — Отец Жозеф помедлил, сросшиеся над переносицей лохматые брови его недовольно дрогнули. — Наследство Нострадамуса — это власть над видимым миром и миром невидимым. Это долголетие, монсеньор. Возможно, даже бессмертие.

— В самом деле? — Ришелье сухо рассмеялся. — Судьба видимого мира в этой руке. — Он крепко сжал костлявый кулачок и сунул его монаху под нос. — Над миром невидимым властен только Бог, а бессмертие — враки. Если Нострадамус знал такой секрет, то отчего же не испробовал на себе? Разве прах его вот уже много десятилетий не покоится в земле? Что скажете на это, Жозеф?

— Вы, как всегда, правы, монсеньор. Быть может, наследство чернокнижника и не стоит внимания, но все дело в том, в чьи руки оно попало…

— Договаривайте!

— Известно, что у Нострадамуса были магические четки, сделанные из индийских самоцветов, которые именуются «глаз тигра» за свое поразительное сходство с глазами оных хищников. — Отец Жозеф покосился на блаженно урчащую кошку.

И, словно почувствовав это, животное приоткрыло сверкнувшее золотым пламенем око.

— Мне рассказывали об этих четках, на которых кабалистическими знаками была вырезана какая-то чушь.

— Секретная формула, монсеньор. Причем только на одной четке, седьмой от конца.

— Знаю, знаю. — Кардинал небрежно махнул рукой. — Сказки для малых детей. Кому же досталось это сокровище?

— Клоду де Ту, монсеньор.

— Клоду де Ту? Кажется, мне знакомо это имя. Кто он, Жозеф?

— Монсеньор должен помнить этого шевалье по некоторым событиям, имевшим место сразу же после переговоров с Испанией.

— Так вот он кто! Ну конечно, Жозеф, я помню. Волокита и заговорщик! Как же! Дамский любезник и опасный смутьян в одном лице. Что спасло его от эшафота на Гревской площади?

— Вашему высокопреосвященству было не до него.

— Вы хотите сказать, что я просто забыл о нем?

— В то время нам было не очень удобно задеть отцов-иезуитов.

— Де Ту — иезуит?

— Более того… Фаворит генерала ордена.

— Это ничего не значит. Если он опасен…

— Фаворит прежнего генерала, монсеньор.

— Тем паче.

— Но шевалье состоит в чине провинциала. Он испанский гранд и родственник герцога Медины.

— Какого Медины? Медины-Сели или Медины-Сидонии?

— Медины-Сели, монсеньор.

— Это не спасет, Жозеф, вы хорошо знаете. Будь он хоть принцем крови… Так он опасен?

— Несомненно, — жестко сказал отец Жозеф. — А своим положением в ордене и связями в Эскуриале опасен вдвойне.

— Тогда устраните его, и дело с концом… Но послушайте, Жозеф! — Ришелье всплеснул руками. — Причем здесь четки Нострадамуса?

— Вы не желаете слушать о тайнах, монсеньор.

— Не желаю слушать о тайнах? Да я только то и делаю, что занимаюсь ими! Тайные заговоры, тайные интриги… Я защищаю от них Францию, сударь!

— Здесь иная тайна, монсеньор. Она не в сфере политики.

— Тогда вы правы, Жозеф, черная магия меня действительно не занимает.

— А алхимия, монсеньор?

— Алхимия — другое дело. Это наука о природе. Но, насколько мне известно, еще никто не научился превращать металлы и не добыл философский камень, дарующий ясновидение и бессмертие. И причем здесь астролог Нострадамус?

— Есть в Сорбонне один студиозус, говорят, способный алхимик. У него крохотная лаборатория в Сите, недалеко от Нотр-Дама. Ежели монсеньору будет угодно, я прикажу доставить его сюда. Он может рассказать много любопытного и о четках Нострадамуса, и о Красном льве алхимиков, и о похождениях некоего друга герцогов Медина-Сели и Альба…

— Давайте его сюда, Жозеф, этого вашего студиозуса. — Ришелье схватил колокольчик, но не позвонил и медленно, словно о чем-то раздумывая, поставил на каминную доску. — Очевидно, мне предстоит услышать интересную историю?