— Анамнез почти исключает возможность внезапного приступа с расстройством сознания. — Владимир Константинович сразу понял, что именно интересует начальство.

— Вот видите!

— Так сказано: почти, — осторожно возразил Люсин. — Да и сомнения насчет химии остаются, хотим мы этого или нет. Вероятности, как известно, складываются.

— Несмотря ни на что, вы настаиваете на своей версии? — непритворно удивился Кравцов.

— Во всяком случае, я бы не рискнул ее отбросить за здорово живешь.

— Даже так? Ну смотрите…

— Нужно искать того, кто таился за дверью, — с полной уверенностью заявил Гуров. — Криминальный сюжет, как правило, до ужаса прост. Здесь почти наверняка убийство.

— Не смею спорить с вами, Борис Платонович, — равнодушно пожал плечами Люсин. — В меру сил мы отрабатываем такую возможность. Иначе зачем нам с этой проверкой возиться? Может быть, вы подскажете, кого именно нужно искать или хотя бы где? Я буду крайне признателен.

— Сколько сарказма! — фыркнул Гуров. — Можно подумать, что вы сами не сознаете шаткости ваших предположений.

— На то они и предположения. Вы знаете хоть одну версию, которая бы не казалась в самом начале шаткой? Даже жалкой, беспомощной? Я лично не упомню такой.

— Действительно, на первых порах подобные построения рисуются довольно непрезентабельными, — признал Гуров. — Но ведь теперь у вас появился кончик. Тяните же поскорее! Все силы надо бросить на этого спекулянта!

— Оно, положим, верно, — уклончиво возразил Люсин. — Но ведь тоже куча несообразностей. В его поведении нет логики.

— Откуда это вытекает? — спросил Гуров.

— Начнем хотя бы с главного. Зачем участнику или, допустим, соучастнику преступления навлекать на себя лишнее внимание? Разве доктор наук Баринович за язык тянул этого самого Петю? Ничуть не бывало! Он сам ему позвонил и предложил книгу, упомянув при этом о разговоре с Солитовым. Зачем, спрашивается? Одно из двух: он либо абсолютно непричастен, либо законченный идиот.

— Не обязательно, Владимир Константинович. Он же не мог предвидеть, что вы каким-то образом выйдете на этого вашего доктора.

— Допустим. Но это ровно ничего не доказывает. Самая элементарная осторожность должна была заставить его молчать. Разве не ясно?

— Исподволь выстраивает себе алиби? — предположил несколько поколебленный Борис Платонович. — Если вдруг что не так повернется, можно будет сослаться и на такой разговор. Не таился, мол, обо всем рассказывал откровенно. Почему? А потому, что ничего не знал… Косвенное, но все же подкрепление.

— Шатко. — Кравцов недоверчиво покачал головой.

— Не спорю. Но предполагаемый преступник вполне мог рассуждать подобным манером. Я знавал таких. Использовали любую возможность сенца подстелить, чтобы, упаси боже, не ушибиться. Целые вавилонские башни выстраивали.

— Не берусь судить. — Люсин начал уставать от пустопорожнего разглагольствования. — Тем более что свои строения мы возводим пока на пустом месте.

— Первое самокритичное замечание, — отметил Кравцов. — Я, конечно, не говорю, что время потрачено впустую, но хвастать действительно нечем. Конкретных достижений пока не видать. Прошу поднажать, товарищи. Что же касается направления поиска в целом, то тут у меня особых претензий нет. Можете быть свободны.

Люсин удивленно переглянулся с Крелиным. Гроза определенно прошла стороной. Никто не ожидал столь легкой развязки.

Игорь Александрович Берсенев, оставив дверь на цепочке, внимательно изучил служебное удостоверение и лишь затем впустил Люсина в квартиру. Держался он с подчеркнутой холодностью, впрочем вполне корректной, хотя на изъявления сочувствия, чего требовала элементарная вежливость, отреагировал категорическим требованием.

— Я бы попросил вас избавить мою жену от ненужных расспросов, — тихо и поэтому особо значимо указал он, сразу напомнив Владимиру Константиновичу родимое начальство. — Она еще не оправилась, и незачем терзать ей душу. Да это и бесполезно, потому что последний раз мы виделись с Георгием Мартыновичем прошлым летом и ничего существенного сообщить вам не сможем.

Люсин с молчаливым пониманием склонил голову. Ему оставалось лишь подчиниться. Настаивать на чем-то своем, будь даже в том особая необходимость, было бы не только бесполезно, но и глупо. Такой, как Берсенев, мог свободно выставить за дверь, да еще и нажаловаться. Что-что, а акценты он умел расставлять точно, без лишних слов.