Шрифт:
Поставив крест на приятельских посиделках, куда, кстати, ее приглашали все реже и реже, Долорес допоздна засиживалась в лаборатории: не хотелось начинать на новом месте с нуля. В считанные недели удалось выделить в чистом виде и получить несколько граммов альфа- и бета-аманитинов. Особо токсичный фаллоидин (смертельная доза не превышала десяти миллиграммов) для задуманной серии опытов не подходил, но представлял интерес с позиций стереохимии.
К удивлению и радости Долорес, шеф разрешил ей взять почти все вещество. Раньше за ним не замечалось подобной щедрости. Долорес решила, что он слишком заинтересован в продолжении совместных исследований, чтобы скаредничать себе в убыток. Оборудование, которым располагал университет Кларка, позволяло производить разделение смесей со значительно большей скоростью и чистотой.
Прежде чем подписать контракт, она дотошно все выспросила у Фернандеса, оговорив каждую мелочь. При всех обстоятельствах авторство сохранялось за ней, а на процентах с возможных прибылей они сошлись к обоюдному удовольствию.
Доктор Монтекусома Альба, как обычно, задержалась после работы в лаборатории. Хотелось до отъезда закончить серию опытов с гетеротрофами, привезенными из последней экспедиции в Колумбию. Там, на раскопках пирамиды, погребенной в непролазных дебрях великой сельвы, ей удалось проникнуть в гробницу вождей или, быть может, жрецов неведомого народа. Пока археологи возились с мумифицированными трупами, озаряя вспышками тысячелетнюю тьму, Долорес раскрыла лабораторный чемоданчик и занялась привычным сбором материала. Нет, ее не оставили равнодушной усохшие тела в базальтовых саркофагах, нефритовые маски, скрывавшие зловещий оскал зубов, и золотые браслеты с магическими знаками на черных, как эбеновое дерево, запястьях.
С детских лет она ощущала таинственное притяжение прошлого. Не только имя, но и семейные предания связывали род Монтекусома Альба с последним ацтекским императором Монтесумой, Монтекусомой. Наверное, в этом было столько же истины, сколько в прямой причастности к железному герцогу, поработившему Нидерланды. Одно бесспорно: на генеалогическом древе Долорес можно было найти и конкистадоров, и новообращенных индейцев. Палачей и жертв. Конча, ее индейская прабабка, умерла на сто тринадцатом году жизни, когда Долорес еще лежала в пеленках.
В отцовском кабинете висел портрет кисти местного самоучки-примитивиста. Он изобразил Кончу молодой девушкой в кружевном платье, готовом лопнуть под напором тугих округлостей. Долорес знала, кому обязана своими сросшимися бровями и этим носиком ацтекской принцессы.
Ни профессор Торрес, руководивший раскопками, ни, тем более, сама Долорес ничего не знали о вождях, опочивших под ступенчатой пирамидой. Но уже сама пирамида была знаком кровного причастия к духам земли.
Эту землю, этот магический прах и собирала доктор Альба в свои стерильные пробирки, которые, дабы не проникла посторонняя микрофлора, тут же, на месте запечатывала. Она брала пробы в самых разных местах: подкапывала грунт, снимала со стен, осторожно соскребала с костяшек, обтянутых закопченным пергаментом кожи.
Но первым делом, прежде чем он смешался с душной испариной сельвы, пришлось закачать в герметические цилиндры мертвенный воздух склепа. Вот почему ей так важно было в числе первых проникнуть в мрачное подземелье, где под ногами хрустели кости жертв, стерегущих покой усопших владык.
«Их души давно в Шибальбе…»
— Думаю, не менее двух тысяч лет, — проронил Монтеро.
Сапрофиты, [37] возможно, еще не известные микробиологам, они одни протягивали невидимые нити жизни в этом сумеречном покое, где замерло время. Делились хромосомы; вытягивались, образуя тонкий перешеек, и отрывались друг от друга клетки, хранящие бесценный генетический материал.
37
От греческого sapros — гнилой, и phiton — растение. Микроорганизмы, разлагающие трупы, и отмершие растительные остатки.
Эту вымороченную жизнь необходимо было сберечь и продолжить в лабораторных автоклавах.
Долорес подняла застекленную раму тяги и, склонясь над штативом, осторожно приоткрыла краник бюретки. В плоскую чашку Петри закапал зеленоватый раствор. Мерный рокот вентиляционного мотора сопровождал падение опалесцирующих бусин, изредка сливавшихся в струйную нить.
Внезапно погасли люминесцентные трубки под высоким потолком и смолк, издав короткий скрежещущий вс лип, вентилятор под стеклянной рамой тяги. Мерседес испуганно ахнула и провалилась в глухую тьму, так и не успев понять, отчего отключилось питание.
Она падала и падала, постепенно теряя ощущение плоти, пока не зависла в головокружительной невесомости. Затем начался сначала медленный, но постепенно набиравший скорость подъем. Затерянная в беспросветной бездне, она каким-то образом ощутила, что окружающее пространство сомкнулось в туннель, вроде того узкого лаза под пирамидой. Ни там, в сельве, когда на раскопанных террасах обнажились камни в мертвой хватке корней, ни теперь — в безвременье кромешной ночи, она не знала, чем закончится ее путь. И так же, как тогда, далеко впереди загорелась звезда. И свет ее был во много раз ярче, чем лампа на каске Монтеро, и не расходился лучами. Он стремительно прибывал, расширяясь в объеме, пока не заполнил всепроникающим сиянием все сущее.
Долорес окунулась в него, как в воду, нагретую до температуры тела. И этот нездешний, неописуемый свет, не ослепляя глаза, влился в нее и нежно омыл всю целиком, изнутри и снаружи. Хрустально-прозрачная и нагая, она и сама превратилась в золотой ореол.
И распахнулись бескрайние дали, где нет ни верха, ни низа, и все времена — прошлое и грядущее — слились в непреходящем миге.
«Пятое солнце» — было имя этого бога.
Альба, казалось, заранее знала ответ на любые вопросы, но какая-то недосказанность удерживала ее, мешала исчезнуть в кровавых протуберанцах бушующей плазмы, как исчезает в волнах океана капля дождя. Без сожаления и следа.