Ответ влюбленного юноши заставил молодую идеалистку забыть о своих отвлеченных идеях, она из заоблачных высей моментально перенеслась на землю и в пламенных объятиях своего милого забыла о величии богов Олимпа.

— Дай мне расцеловать этот лоб, достойный резца самого великого из скульпторов, когда-либо изображавших великих богов, позволь мне запечатлеть свой поцелуй на этом челе, пока его еще не увенчала корона победителя! — страстно шептала молодая гречанка, целуя юношу.

— Все цари и владыки мира должны завидовать мне, — говорил в упоении Тито Вецио. — Моя милая, несравненная Луцена награждает меня венком, за который даже жизнь отдать — и то будет мало.

— Да, да, и в этом венке из моих поцелуев тебе улыбнется победа, потому что ты, мой несравненный Тито, сражаешься за свободу и права человека.

— А я пришел сообщить тебе приятное известие, — заявил Гутулл, входя в палатку. — К нам в лагерь этой ночью явился беглец из Капуи, он может очень пригодиться. Это раб с клеймом на лбу, исполосованный розгами. Его должны были распять на кресте, но он чудом спасся и пробрался к нам. Он может сообщить тебе много интересного, поскольку состоял при Луции Лукулле в качестве домашнего секретаря и поэтому посвящен во все секретные планы римского военачальника. Одним словом, сами боги нам его послали.

— Боги ли?! — сказал Тито Вецио, иронично улыбаясь.

— Сказал это потому, что все так говорят. Но, честно говоря, с тех пор, как я попал в Рим, в моих представлениях о богах все смешалось. Раньше я поклонялся только Ваалу, а теперь добавилось множество римских богов и не меньше греческих, — отвечал добрый Гутулл. — Ну, да речь не об этом. Мне кажется, что тебе не мешало бы самому выслушать перебежчика.

— Конечно, но сначала мне бы хотелось сказать тебе несколько слов. А ты, милая Луцена, поди пожалуйста, в свое отделение палатки. Никто, кроме нашего друга Гутулла, не должен знать о твоем пребывании в лагере, — сказал Тито Вецио, обращаясь к своей молодой подруге.

Луцена нежно поцеловала Тито Вецио в лоб и скрылась.

— Друг мой, — сказал молодой человек, когда они остались вдвоем. — Луцена не может больше оставаться в лагере, это необходимо для ее же безопасности. Да и я буду постоянно волноваться за нее. Не сможешь ли ты найти надежное убежище для Луцены где-нибудь неподалеку? В свободное время я, конечно, должен буду ее навещать. Но, повторяю, здесь ей оставаться очень рискованно. Зачем подвергать ее всем случайностям нашей походной жизни? Не так ли, Гутулл?

— Совершенно верно, я уже давно об этом думал, больше того, даже отыскал такое место, и собирался сам тебе об этом сказать, но ты опередил меня.

— Да неужели?! Друг мой, расскажи, как ты это хочешь устроить?

— Видишь ли, хотя я и африканец, нумидиец, по мнению великого Рима варвар, да и кожа моя слишком черна, но, несмотря на все это, природа и меня наделила способностью горячо и нежно любить. И вот я подумал про себя: когда охотник пустыни идет на льва, или собирается сражаться с племенем, объявившим войну, он не берет с собой ни жен, ни детей, а оставляет их спокойно сидеть в своем доме. Там, где львы, леопарды и змеи оспаривают друг у друга добычу, нет места пугливой газели. Рассуждая таким образом, я вспомнил храм, который встретился нам по дороге, помнишь, когда мы снялись с нашего первого лагеря и шли сюда. Наши передовые разведчики сказали, что в храме никого нет, он пуст, но на самом деле вышло по-другому. Я сам направился туда и действительно поначалу храм и мне показался необитаемым. Даже при самом тщательном осмотре я не обнаружил там ни одной живой души. Окончив осмотр и собираясь вернуться в лагерь, я запел одну из песен своей родины. Каково же было мое удивление, когда я вдруг услыхал голос, казалось, доносившийся из-под земли, который отвечал мне другой песней моей родины.

Прошло еще несколько минут, и передо мной оказался мой земляк, нумидиец. Это был один из тех несчастных, которых наши нумидийские тираны, подражая монархам Азии и царям Финикии, подвергают мучительной пытке, чтобы потом безбоязненно доверить несчастным присмотр за своими женами. Короче говоря, это был один из евнухов царя Югурты. Во время последней поездки этого злодея в Рим, он оказался в числе множества сопровождавших царя в город квиритов. За какую-то незначительную провинность Югурта приговорил его к смерти, но евнуху удалось бежать. Долго он скитался, перемещаясь с места на место и проводя дни и ночи в постоянном страхе перед неизбежной, как ему казалось, расплатой. Наконец ему удалось добраться до Капуи, где он нашел убежище в коллегии жриц богини Дианы. Ему поручили присматривать за храмом тогда, когда в нем не проходили богослужения. Так он и жил до тех пор, пока в этих местах не появились мы. Когда обитательницы храма узнали, что гора Тифата занята восставшими, они бежали в Капую, оставив сторожа охранять храм и утварь, которую в спешке и панике не сумели забрать с собой. Теперь ты можешь быть уверен, что мой добрый земляк спрячет твою прелестную супругу в таком укромном месте на территории храма и она окажется под таким надзором, что будет в абсолютной безопасности. Она заживет как богиня, о месте нахождения которой не знает ни один смертный. Ты же сможешь приезжать к ней каждую ночь. И будешь делать это до тех пор, пока не переведешь свою Луцену в один из дворцов Рима. Ну как, тебе нравится мой план?

— Очень, очень по душе, благодарю тебя, друг мой, — отвечал Тито Вецио, — лучшего убежища для моей Луцены и придумать нельзя. Мы сейчас же начнем готовиться к отъезду.

— Нет, нет, не горячись, — заметил отеческим тоном старый Гутулл, — спешка может испортить все дело. Прежде всего необходимо дождаться ночи, чтобы вы могли покинуть лагерь незаметно и добраться до места без ненужных соглядатаев. Кроме того, необходимо позвать раба, перебежавшего из Капуи и хорошенько разузнать у него обо всех замыслах наших врагов. А я в это время отправлюсь в храм и скажу своему соотечественнику, чтобы он сегодня ночью приготовил вам достойный прием. Поеду один, ведь за мной никто следить не станет.

— И вновь ты прав, мой предусмотрительный друг, — отвечал полностью убежденный этими словами Тито Вецио. — Прикажи доставить ко мне этого раба-перебежчика.

Гутулл вышел из палатки.

Приблизительно в тысяче шагов от правых ворот [202] лагеря Тито Вецио, на восток от города Капуи поднимаются крутые вершины маленькой цепи гор. Природа выставила их, как передовой отряд Апеннин, наблюдающий за долиной Кампании и причудливым течением извилистого Волтурна. Эта цепь названа горами Тифата, отдельные же вершины — Тифатинскими холмами.