Что ж, эксперты руками развели, а что Гадкевич докладывал Министру? «При невыясненных обстоятельствах… трагическая гибель… младший лейтенант Сафонов… младший лейтенант Каппушев…». Стоп. Какие еще лейтенанты?

Лихорадочно роюсь в файлах. Есть! В старой докладной, к совещанию, Гадкевич живописует какие молодцы его оборотни, и упоминает, что за усердие в службе трое представлены к званию досрочно. Ну и что? Что такого смертельного в звездочке на погонах?

Матроскин объявился сам, позвонил, сказал просто: «Я в госпитале, в Москве. Приходи, поговорим».

С авоськой апельсинов вхожу в палату. Талгар стоит у зеркала, опершись на стенку, рассматривает физиономию. Увидел меня, обрадовался:

— Здорово, брат!

— Что случилось? На подвиги потянуло?

— Типа того. Пошли, выведешь меня, воздухом подышим.

Матроскин упал с обрыва: преследовал контрабандистов и, как он сказал, оступился в темноте. Он даже не поломался, так, побился слегка, но у него появилась редкая болезнь, нарушение вестибулярного аппарата. Он практически не может ходить, сидеть без опоры. Во дворе госпиталя мы так и гуляли, от столба к столбу.

Что-то мне это напоминает.

Мы уже возвращались к корпусу, когда из кустов выбежал тощий полосатый кот и с мурчанием завился вокруг Талгара. Тот наклонился погладить, пошатнулся и уперся в землю. Я помог ему выпрямиться.

— Черт, так неудобно и так нельзя, — он сел на корточки и почесал кота под подбородком. — Мне звание присвоили, — сказал он невпопад. — Как курсы закончил, так и звездочки дали. Тебе тоже должны дать.

Он встал и посмотрел мне в глаза.

— Знаешь, я всегда был одиноким котом. А сейчас у меня такое ощущение, будто приняли в стаю. Это очень здорово: быть в команде. За это ничто не жалко отдать. А ходить я научусь, дело времени.

Эх, Матроскин, если бы я мог тебе доверять! Но, вернувшись с курсов, я первым делом пошел к Стенду славы и снова — как будто не знал наизусть — перечитал про наших героев.

Фамилии Кодзоев там не было.

Служба идет своим чередом: патрулирую, расследую и борюсь с преступностью всеми доступными методами. И как-то утром, в ответ на мое приветствие знакомый старлей не вскидывается к фуражке, а пожимает руку, а капитан Бобров хлопает по плечу и вид у всех загадочно-торжественный. А я хоть и Скорпион, но не в теме. На утреннем разводе майор Дубинин объявляет:

— За выдающиеся успехи в оперативно-служебной деятельности старшему сержанту Акимочкину присваивается звание младшего лейтенанта досрочно!

Дошла и до меня очередь. Надо быть настороже. Но как все-таки приятно, когда тебя ценят!

Обмывание устраиваем в тот же день после работы. Дубинин не присутствует, не положено. Только младший и средний начсостав.

Мне наливают полстакана водки, бросают туда звездочки.

— Ну, ты понял, водку выпиваешь, а звездочки нужно взять в рот. Сделаешь все как надо — служба пойдет гладко, — наставляет меня Бобров.

— А если я их проглочу?…

— О, это хорошая примета! Дослужишься до полковника.

Умник пить бы не стал, дабы не замутнять разум. Тролль к любым жидкостям относится с недоверием. Была бы водка твердая, он бы ее грыз. Но сегодня я Скорпион, и у меня праздник!

Выпиваю полстакана, аккуратно губами цепляю звездочки и выкладываю на плечо. Во как мы умеем! Ребята аплодируют.

Водка производит на меня странное впечатление. В животе хорошо, тепло, в голове тоже хорошо, только шумно. Вокруг сидят сослуживцы — нет, друзья, с которыми мы брали воров и убийц, усмиряли хулиганов, вместе ходили в патруль и охраняли покой нашего города. Рюмка за рюмкой они рассказывают мне, какой я славный парень, Игорь Акимочкин, говорят хорошие слова. Что-то внутри меня начинает расслабляться, всегдашнее напряжение отступает. Подкатывает давно забытое ощущение дома, семьи, душевного тепла. Наверное, подобное испытывает путешественник, вернувшись домой, или волчонок, принятый в волчью стаю.

И вот я уже сижу с блаженной улыбкой и машинально клешней режу в бахрому край самодельной скатерки из старых штабных карт.

Когда меня загружают в УАЗ, я ни черта не соображаю.

Ребята довозят до самого подъезда. Стою какое-то время у двери, покачиваясь, прислушиваюсь к непривычным ощущениям. В голове мутится, все звуки стали неясными, как в вате, и только мальчишки орут пронзительными голосами: «Камень, ножницы, бумага, ку-е-фа!». Что-то мне это напоминает.

В подъезд входить лень. Задираю голову, смотрю на свое окно. Пятый этаж, чего там, сейчас по стеночке поднимемся. Цепляюсь за штукатурку и ползу наверх. Срываюсь, снова примеряюсь. «Не ходи по стенкам», — вспоминаю предупреждение Талгара. На какое-то время задумываюсь: что это вдруг не ходить? Мысли ворочаются в голове, растягиваются эхом «не ходи — ходи — ходи — ходи…». В этот момент из подъезда появляется Тамарка.

— Игорь, здравствуйте!

— Ззздрасст, Таммарочика, — язык не слушается.

— Ой, чегой-то Вы такой пьяненький?

Показываю на плечо.

— Звание присвоили, да? Поздравляю! Ну, пойдем, я тебя домой отведу.

Тамарка нежно, но твердо берет меня под руку и ведет в подъезд. Дальше я не очень помню, кажется, я все время порывался встать на шесть лап, но Тамарка меня одергивала, тогда я стал помогать себе крылышками, отчего нас шатало туда-сюда. Потом мы оказались в моей квартире и Тамара обливала меня в душе холодной водой, а потом куда-то делась и оставила меня наедине с зеркалом.