Шрифт:
— Владимир Сергеевич, — утомлённо сказала она. — Я так надеялась, что хоть вы обойдётесь без восклицаний…
«Хоть вы»? Очень мило…
— Так я вдобавок не первый?!
— И не последний, надеюсь… Да, представьте! Именно это я и собираюсь. Впарить вас вместо. Только, пожалуйста, не кричите так больше…
— Извините… — сказал я, нервно хихикнув. Не удержался и добавил полушёпотом, как бы по секрету: — Да на всей Земле не найдётся придурка, чтобы принял меня за…
— На Земле — да, — не дослушав, спокойно согласилась Карина Аркадьевна. — На Земле, пожалуй, не найдётся…
Братцы, да она ненормальная! Как же я сразу-то не врубился? Всё ясно: вышла на контакт с инопланетными цивилизациями… Ку-ку! Вот только видеокамеры… Хотя и они тоже вполне вписываются в общую картину… заболевания…
Высказать это барыне вслух я, понятно, не дерзнул, поэтому решил обойтись без слов: выразительно посмотрел на сарай, на отшатнувшиеся друг от друга душ с туалетом, потом оглянулся на полупрозрачный тополь, где незримая иволга продолжала изображать семейную сцену… Дескать, опомнитесь, дамочка! Вы в каком мире живёте? Вот дом, вот изгородь из кроватных грядушек… А вы о чём?
— Обмылок!.. — злобно прошипела Карина Аркадьевна. — Я же вас просила…
Обмылок? Почему обмылок? Я обернулся к ней в смятении и обнаружил, что окрик адресован вовсе не мне. Рядом с разгневанной хозяйкой дачи сидел невесть откуда взявшийся некто в эластичном трико и с этаким, знаете, волдырём взамен головы. Фигура казалась отлитой целиком из гибкого серого стекла. Ни пуговки нигде, ни застёжки.
Вне себя от бешенства Карина Аркадьевна потрясала кулачками перед гладким округлым рылом сидящего.
— Вы соображаете вообще, что творите? Я же сказала: только по моему сигналу! Какого чёрта?..
Тот сидел неподвижно. Возможно, тоже оцепенел.
— Ну и что теперь?! — В ярости Карина Аркадьевна была страшна.
Никогда не считал себя храбрецом, однако, должен признаться, поначалу испуга вообще не почувствовал. Отупение — да, было. Не знаю, сколько бы оно ещё продлилось, но тут Карина Аркадьевна, спохватившись, подалась через стол, вцепилась мне в запястье.
— Спокойно, Володя, спокойно…
И по спине моей наконец пробежали мурашки.
— Расслабьтесь, Володя… — заклинала она. — Расслабьтесь… Ну будьте же мужчиной, ну!..
«Для настоящего мужчины совесть не помеха…» — внезапно всплыла в памяти недавняя её фраза.
— А чо муму тянуть?.. — надменно и гнусаво послышалось вдруг из волдыря-головы. — Типа нормальный пацан…
Я обмяк. Во-первых, слишком уж неожиданно это прозвучало, а во-вторых, точно с такими же интонациями со мной беседовали месяц назад Толиковы кредиторы.
— Он просто в скафандре, Володя! — в отчаянии втолковывала Карина Аркадьевна. — Выключил мимикрию — стал видимым…
— Вы… кто?.. — выпершил я, обращаясь к безликому незнакомцу.
— Конь в пальто… — всё так же гнусаво и надменно отозвался он. Отнял пальцы от стола и, к моему изумлению, раскинул их веером. Серая обтягивающая оболочка была, надо полагать, тончайшей — ногти проступали.
Не веря слуху и зрению, я растерянно взглянул на хозяйку. Та удручённо поджала губы и отпустила наконец мою руку.
— Ну, что делать… — с горечью молвила она. — Прибыл он сюда в середине девяностых. Можете представить, с кем ему пришлось общаться… поначалу… А переучиваться не хочет. Понимают — и ладно…
— Как-то… дико слышать…
— Вам дико? — Она усмехнулась. — А мне каково? Я, между прочим, бывший директор школы… Вы в порядке, Володя?
— Я бы, пожалуй, выпил… — просипел я, берясь за горло.
— Разумеется, разумеется… — засуетилась Карина Аркадьевна, извлекая из сумочки крокодиловой кожи стеклянную флягу коньяка и, что уж совсем поразительно, пару мельхиоровых стопок.
Должно быть, предвидя подобную ситуацию, припасла всё заранее.
«Чуткий ты больно, — говаривал мне когда-то в подпитии Толик, мой задолжавший криминалитету шурин. — Как прибор. Ты на сотую долю ватта рассчитан, а жизнь — это киловатты, мегаватты… У меня стрелка чуть качнулась, а у тебя уже зашкалила…»
Конечно, он был прав. Но, с другой стороны, там, где у других стрелку зашкалит, у меня она давно уже зашкалена. Все в обморок падают — один я как вёл себя, так и веду. Потому что давно уже в обмороке, падать некуда.