— А я уже на ней, — с достоинством ответил Стоеростин.

— В посёлке?!

— Ну, не совсем в посёлке… Скажем так: у овражка…

— А! Ну я тогда сразу на автобус…

Автотранспорта у штакетника поприбавилось. Полиция на сей раз отсутствовала, зато сияла красными крестами молочная «газелька» неотложки. Двое в белых халатах вели к ней под руки благообразного, прилично одетого мужчину. Ведомый заметно припадал на правую ногу и силился улыбнуться. Брючина от бедра до колена была измазана старой садовой побелкой.

На пути троицы мельтешила девчушка с диктофоном.

— Ну а что же вы хотите?.. — мужественно превозмогая боль, вещал пострадавший. — Спонтанный выброс… свидетельствует, что мы… о-ох… имеем дело со сгустком негативной энергетики…

Мурыгин задержался, пропуская процессию. «Спонтанный выброс». Ну-ну…

Костика он нашёл по эту сторону овражка сидящим на старом, туго набитом рюкзаке. Хотел спросить, что сие значит, но не успел.

— Самое интересное пропустил, — сказал Костик. — Экстрасенсы нагрянули. Главный их взял рамку, попёрся уровень эм-поля проверять… Ка-ак ему наподдаст! Мы-то в прошлый раз на землю падали, а он, не поверишь, прямо в яблоню вписался…

— Это не его там в «скорую» грузят?

— Его, наверное… Гошку видел?

Сергей Арсентьевич насупился и, как бы не расслышав вопроса, принялся высматривать что-то среди плодовых деревьев. Костик сочувственно взглянул на друга снизу вверх.

— Ну, ясно… Можешь не рассказывать. И в «Вечёрке» был?

— Тоже без шансов… Слушай, а чего ты здесь торчишь?

— А чтоб под горячую руку не попасть, — стыдливо посмеиваясь, признался Костик. — По-моему, егоэкстрасенсы сильно достали…

Чем всё-таки хорошо неведомое, так это тем, что отвлекает от житейских бед.

— Позволь! — не удержался Мурыгин. — Вот ты говоришь: «его». Ты правда в это веришь?

— Во что?

— Н-ну… что там кто-то разумный…

— Я, мил друг, вообще ни во что не верю, — развязно объявил Костик Стоеростин. — Просто эта версия мне нравится больше других…

— А есть и другие?

— Сколько хочешь!

— Ну например?

— Скажем, три случайных явления. Лизнуло — одно, шугануло — другое, посёлок уничтожило — третье. Просто совпали по месту и по времени, смыслу в них — никакого, а мы с тобой чёрт знает чего навоображали…

Мурыгин призадумался.

— Что-то мне это… — промычал он, — не очень…

— Мне тоже, — утешил Костик. — А поскольку все версии одинаково недоказуемы, я принимаю ту, что приятнее… Без самообмана, странничек, не проживёшь. Без самообмана все бы мы давно удавились… Кстати, ты не стесняйся, присаживайся.

— Куда?

— А вот… — И Костик указал на стоящую неподалёку дорожную сумку, настолько потрёпанную, что Мурыгин принял её поначалу за чью-то недоброшенную до овражка тугую связку тряпья. — Не бойся, бьющегося там ничего нет…

— Тоже твоя?

Теперь уже насупился Костик. Слетели с него мигом и легкомыслие, и беспечность, и возбуждённая говорливость. Меж бровей обозначилась угрюмая зарубка.

— Моя… — безрадостно молвил он.

И Мурыгин наконец понял.

— Всё-таки выселили? — спросил он с содроганием. Голос его упал до шёпота. — А… а чемоданы?

— Чемоданы твои я соседям занёс, — нехотя сообщил Костик. — Ну и ещё там кое-что…

Сергей Арсентьевич опустился на драную Костикову сумку и, слепо глядя в никуда, надолго оцепенел. Надо было что-то решать.

— Ночевать-то где будем?

— Я — здесь, — отозвался Костик. — Между прочим, на палатке сижу…

— Холодновато в палатке-то…

— А что, есть варианты?

Вариантов не было. Мурыгин уже перебрал в уме знакомых, включая подружек бывшей жены, — нету. Ни единого.

— А чего тогда сидишь? — внезапно накинулся он на ни в чём не повинного Стоеростина. — Пойдём палатку ставить, бомжара…

— Не, — сказал тот. — Рано. Давай подождём…

Мурыгин взглянул на часы. Дело шло к четырём. А последний автобус — в пять.

— Не дрейфь, — ворчливо подбодрил Костик. — У меня в январе батарея навернулась — ничего… дозимовал… — Судя по эпическому тону последних слов, он, кажется, собирался поведать Мурыгину особо душераздирающие подробности своей зимовки, но так и не поведал. Умолк. Всмотрелся во что-то на той стороне овражка.

— Чего там?

Среди древесных стволов бродило золотистое ласковое мерцание. Едва уловимое, оно приковывало взгляд, манило к себе.