Лидочке потребовалось несколько секунд, чтобы полностью осознать смысл сказанного.

– Вы вместе работали? – спросила Лидочка.

– Нет, я даже не однокашник.

Соня постучала вилкой о стакан.

– Мы собрались здесь сегодня, – сообщила она, перекрывая тот шум, который возник из-за желания быстрее заморить червячка, – потому что нас объединило общее горе и общая любовь. Мы не могли не явиться сюда, потому что в момент глубокого горя люди собираются вместе, в одну группу, в один рой, в один коллектив…

– Странно, – прошептал одними губами Константин, – бывают же люди, которым обязательно надо подчеркнуть свою монополию на любовь, дружбу, сострадание и даже соучастие в смерти.

– Она была ее лучшей подругой.

– Только не надо это мне объяснять, я это уже знаю, – сказал Константин. – А вы тоже подруга?

– Я на самом деле случайно попала в эту семью за день до смерти Алены.

– Вы ее не знали?

– Нет. Я знаю немного ее мать и знакома с Соней.

– Жаль, вам не повезло. Несмотря на всю истеричность, сумасбродность натуры, несмотря на то, что Алена была искалечена воспитанием, вернее, отсутствием такового, она была личностью незаурядной – ей просто не попался в жизни настоящий мужик, который бы носил ее на руках, но иногда и порол. Так что ей приходилось самой придумывать себе мужчин – одни ее некоторое время носили на руках, но без порки она распускалась, и они бежали от нее быстрее лани, другие старались все чувства заменить поркой – с ней это не проходило.

Сонечка завершила скорбную речь, и все потянулись к рюмкам и поднимали их, разъясняя друг дружке, что чокаться нельзя, потому что пьют за покойницу. Тут кто-то вспомнил, что не поставили рюмки самой Аленке, стали искать пустую рюмку, никому не хотелось жертвовать своей, потом из кухни принесли пустой стакан, наполнили его водкой и сверху положили кусочек черного хлеба.

– Вы так и не представились, – Константин со вкусом выпил свою рюмку, но закусывать не стал.

– Лида, Лида Берестова.

– Очень приятно. А я наследник.

– Я вас не поняла.

– Меня трудно понять без перевода, – улыбнулся Константин, но объяснить ничего не успел, потому что Соня опять стала звенеть по стакану вилкой и объявила, что слово предоставляется любимой учительнице Алены, Клавдии Эдуардовне.

Поднялась физкультурного облика блондинка с волосами, затянутыми назад в пучок с такой силой, что глаза разъехались и омонголились. Физкультурница, которая преподавала литературу, тут же начала рыдать, а ученицы вскочили, чтобы дать ей воды и успокоить.

– Кому и в чем вы наследовали? – спросила Лидочка.

– Я наследовал Маргарите Семеновне Потаповой, это имя вам что-нибудь говорит?

Это имя очень многое говорило Лидочке.

– Извините, я вас не совсем поняла. Вы – родственник Маргариты?

– Нет, даже не родственник.

Тут начала говорить сама Татьяна. Она говорила о безутешной доле матери, потерявшей единственного ребенка. Женщины плакали.

Но уже во время ее речи общий шум за столом, невнятный, приглушенный теснотой комнаты и низким потолком, начал расти так, что к концу речи Татьяне пришлось повысить голос.

– Я бы не приехал, – сказал Константин, – если бы не дурацкая заметка в «Московском комсомольце». Я сначала даже не сообразил, о ком идет речь. А узнал – искренне огорчился.

Татьяна рыдала, ее отпаивали валерьянкой. Разговоры за столом стали громче и веселее. Кто-то вспоминал школьные времена. Лидочка только сейчас поняла, насколько одноклассники перевешивают здесь числом всех других знакомых Алены. Она поняла, что в классе Алена была первой красавицей, а в институте ее первенство уже стало испаряться. На службе круг ее общения ограничивался несколькими сослуживцами. Зато с одноклассницами она поддерживала отношения – благо большинство осталось жить по соседству, и они продолжали бегать друг к дружке на дни рождения и на крестины. Стоило выйти на улицу – кого-то обязательно увидишь. Может, потому Алена так и сдружилась с Соней, что та тоже училась в ее школе.

Константин поднялся, сказал, что пойдет на кухню покурить. К Лидочке тут же привязалась Роза, которая полагала себя Лидочкиной подругой.

Таинственный Константин, которого следовало расспросить, не возвращался. Наконец Лида не удержалась и пошла на кухню его искать. На кухне было тесно, душно и в то же время дуло от открытого окна – как у Лидочки дома во время обстрела. Вокруг шумно говорили, выясняли отношения, спорили, объяснялись в любви – никому уже и дела не было, по какому скорбному поводу они здесь собрались.