— Нет, — говорит Джулиан. — Я намерен позвонить Марти Шарпу, чтобы он прислал эвакуатор, пока вы тут будете выяснять, что отдавала в залог ваша соседка. А потом поеду домой за другой собакой.

Вид у Люси такой, будто она изо всех сил сдерживается, потому что если даст себе волю хоть на секундочку, то разрыдается прямо тут на тротуаре.

— Мы с Лореттой выехали из дома в четыре утра и вернулись ни с чем. Второй пес у меня работает по ветру. То есть в смысле, что у него сверхчутье.

Джулиан треплется и треплется, так что уже язык заболел. Он даже вдруг думает, что если еще постоит тут немного, то может произойти катастрофа вполне в духе мая месяца, короче, из тех, что меняют жизнь навсегда.

— Ладно, идите, — говорит Джулиан. — Сейчас я вам вызову эвакуатор.

Джулиан звонит на станцию и просит связать его с Марти, после чего садится в свою машину, внутри которой такая жара, что у человека вполне может вскипеть кровь. Он смотрит на витрину ломбарда; зеленый тент над входом тот же самый, что много лет назад. Когда Джулиану было тринадцать, он прибежал сюда из Верити, двенадцать миль туда и двенадцать обратно, чтобы купить охотничий нож. Он не думал, в какое отчаянное положение нужно было попасть, чтобы заложить за гроши нож с настоящей костяной рукояткой. Нож этот потом Джулиан не один год хранил за отодранной доской в кладовке мисс Джайлз, а чистил его спиртом и шлифовал мягкой фланелькой. Едва в дверях появляется Люси, Джулиан сразу же понимает, что она там что-то выяснила; у нее та же торопливая походка, как у Лоретты, когда та берет след. Люси огибает свою машину и неохотно подходит к патрульной машине. Она садится на пассажирское место, а Джулиан старательно не отводит глаз от витрины ломбарда.

— Ну? — спрашивает Джулиан.

— Я была бы вам очень признательна, если бы вы подбросили меня домой, — говорит Люси. — Если вам не по пути, я вызову такси.

Расстояние между ними меньше двадцати дюймов, поэтому Джулиан отодвигается к своей дверце.

— Я не сказал Уолту Хэннену, что в «девять-один-один» звонил ваш сын. Мы-то с вами знаем, что это был он. И что аллигатор в коробке не жертвоприношение в духе вуду, тоже не сказал. По-моему, мне можно рассказать, что она там заложила.

Пока Люси обдумывает его слова, он успевает включить зажигание, тронуться с места и развернуться в обратную сторону.

— Ожерелье с сапфирами, две с лишним недели назад, — наконец произносит Люси.

— Значит, у нее были деньги, — говорит Джулиан.

— Были, — говорит Люси. — До развода.

Она смотрит в окно на дорогу; машина движется на восток, к Верити.

— Он не виноват, что аллигатор умер, — наконец говорит она. — Он пытался его накормить латуком, но тот все равно умер.

— Я и не говорил, что он виноват, — говорит Джулиан.

— Он умер сам у нас в ванне.

— Ладно, он умер сам. А когда вы его хоронили или бог знает что вы там с ним делали, вы положили в коробку два золотых кольца, так?

Люси кладет ногу на ногу и отодвигается на сиденье, повернувшись к дверце спиной.

— Нет, — сознается она. — Колец не было.

— Все понятно, — говорит Джулиан.

— И что же вам понятно? — требовательно вопрошает Люси.

— Что кольца он спер. — Джулиан смотрит на Люси, хотя должен смотреть на дорогу. — Мы с вами оба это знаем.

— Ну и что это доказывает? — говорит Люси.

— Ничего, — отвечает Джулиан. — Кроме того, что ваш сын вор.

Они проезжают окрестности Верити, где когда-то фермеры выращивали аллигаторов, и Джулиан вдруг думает, что как можно скорее нужно от нее избавиться. Болтает он как ненормальный. Еще немного, он и вести себя станет как ненормальный.

— Я не сказал, что ваш сын кого-то убил.

— Но подумали, — холодно говорит Люси.

— Нет, — говорит Джулиан. — Никто так не подумал, кроме вас.

Украдкой он скашивает глаза в ее сторону и снова видит пульсирующую на шее жилку.

— Слушайте, не ешьте вы себя поедом. У вас все основания подозревать сына в чем угодно. Он сам ищет себе приключения. Можете мне поверить. Я-то знаю. Я в семнадцать лет убил человека.

Он слышит, как у Люси участилось дыхание, и думает про себя, что зашел слишком далеко. Если он немедленно не заткнется, придется купить себе намордник.

— Вы сказали это, чтобы мне стало легче? — говорит Люси.

В стекло машины бьет свет, до того золотой и ясный, что Джулиан почти забывает, какой нынче день. Это день его рождения, самый жуткий день в самом жутком месяце, когда не хочется вообще никакого света. Хорошо, хоть об этом он не проболтался, потому что если бы она — да хоть и не она — его пожалела, это было бы выше его сил. Он бы лег и загнулся тут, прямо на дороге, которая ведет в Верити, и уже никогда бы не встал.