Из переговорника раздается детский плач, и Карен вздрагивает. Люси это понимает. К плачу ребенка невозможно привыкнуть, звук этот будто пронизывает тебя насквозь.

— Хоть бы раз, — говорит Карен, торопливо направляясь к лестнице, — хоть бы раз она мне дала поспать одну ночь.

Люси тоже не высыпалась, пока Кейту не исполнилось пять лет. Все время что-нибудь было не так: то тревожный сон, то ветрянка, то потом он начал бояться темноты. Карен, похоже, выспаться не удастся. Плач в переговорнике не умолкает, но, когда Люси начинает складывать в корзину выстиранные вещи, Карен снова появляется в прачечной с девочкой на руках.

— Я сдалась, — говорит Карен, обращаясь к Люси, когда они уступают друг другу дорогу.

Может быть, когда появляются дети, все перестают спать. Вместе с детьми в жизнь входит страх. Входит и остается навсегда. Люси возвращается к себе почти в полвторого и видит на полу в прихожей полоску света, которая пробивается из-под двери Кейта напротив ее спальни. Пожарная лестница за окном пышет жаром. Окна в квартире закрыты, кондиционер включен на полную мощность, но Люси все равно слышит, как на парковке падает с веток инжир, и, возможно, этот звук и мешает уснуть ее сыну. Звук этот напоминает о том, что все можно, нужно только выйти за дверь.

Ночью произошло короткое замыкание — между двенадцатью и тремя, когда вода в заливе пожелтела от очередного сброса мусора и стала похожей на масло. Чуть позже, без четверти четыре, кто-то позвонил в полицию, звонок можно было бы посчитать за розыгрыш, отчасти потому, что голос звонившего смахивал на детский, но Ричи Платт, отряхнув все же остатки сна, поднялся и поехал по адресу, а когда в квартире номер 8 «С» вскрыли дверь, то на полу в кухне лежала мертвая женщина. В руке у нее были зажаты четыре четвертака, которые оказались холодными как лед.

В десять тридцать возле дома номер 27 по Лонгбоут-стрит уже стояли, припарковавшись на полукруглой площадке перед входами, четыре полицейские патрульные машины и два черных, без надписей, «форда», перекрыв все подъезды. Некоторые из полицейских — взрослые люди, видевшие и дорожные аварии, и пожары третьей степени, — так были потрясены, что по очереди уходили за дом, курили и думали, зачем только они пошли на эту работу. Там все было глухо, никакой вообще утечки информации, но Пол Сэлли — сын владельца «Верити сан гералд», и местного радио, и еще много чего в городе — как уселся в прихожей, так и сидит. Он мечтал о таком убийстве с тех самых пор, как получил диплом с магистерской степенью, закончив факультет журналистики в Университете Майами. Некоторые его считают везунчиком, он себя считает умным. Радио у него настроено на полицейскую волну, и он слышал все, что было сказано об убийстве. Ему так не терпится первым все узнать, что он даже не позвонил ни главному редактору, ни редактору колонки, чтобы те не примазались к сенсации.

— Пол — это нечто, — сказал начальник полиции Уолт Хэннен. — Ему в лицо плюют, а он думает, что дождик.

Никто не дал Полу ни одного факта, даже времени убийства ему не назвали, но правда заключалась в том, что не было этих фактов, и если не считать трупа на полу в кухне, то в квартире 8 «С» все было в полном порядке. В шкафу и в ящиках комода никто не рылся, а под кроватью нашли чемодан, где лежало в пакете больше трех тысяч наличными. Судя по всему, жертва собралась в прачечную и вошла в гостиную с полной корзиной белья, чтобы, наверное, поискать мелочь, и, вероятно, вор испугался от неожиданности, и, возможно, они даже боролись, потому он и не украл ничего ценного, а сбежал. Но есть там еще кое-что, в этой квартире, поэтому Уолт Хэннен сидит в машине на стоянке, ждет и курит третью сигарету меньше чем за полчаса, хотя месяц назад бросил курить. Из-за Пола Сэлли, который болтается в холле, из-за одиноких женщин, которых стало в городе слишком много, им придется постараться, чтобы теперь не поднялся шум, но к вечеру точно начнется паломничество в магазин скобяных товаров за надежными замками. Очень много народу захочет знать, что случилось, и потребуют чью-то голову, и это будет голова Уолта Хэннена.

Наконец подтягивается Джулиан Кэш, который опаздывает, как всегда, появляясь, только когда Уолт достает из пачки и закуривает уже четвертую сигарету. Воздух такой тяжелый, что дым не улетучивается вверх спиралями, а зависает перед носом сизым облаком, и сквозь это облако почти ничего не видно. Когда, после всего что было, Уолт взял на работу Джулиана, все подумали, что он рехнулся, но Уолт Джулиану доверял. У Джулиана был природный нюх на людей и невероятная способность объясняться с животными. Никто ему не верит, но Уолт видел своими глазами, как Джулиан свистнул и красноплечий канюк замер в воздухе, а потом камнем упал вниз и уселся в траве не больше чем в пятидесяти ярдах от них. Он слышал, как кречеты, которые гнездятся в кипарисах на подъездной дороге к дому Джулиана, каждый раз поднимают крик не хуже сторожевых псов, когда туда сворачивает какая-нибудь машина.

Собаку Джулиан оставляет в машине, а сам подходит к Уолту, становится рядом и, прищурившись, изучает дом номер 27 по Лонгбоут-стрит.

— Дела-то так себе, — говорит Джулиан.

— Так себе, — соглашается Уолт, понимая, что нет никакого смысла выговаривать ему за опоздание.

О Джулиане болтали за глаза с тех самых пор, как он родился. Говорят, будто младенцем он орал громче всех и хуже любого ребенка, когда-либо рождавшегося в штате Флорида, и хотя теперь он говорит всегда тихо, как человек, еще толком не проснувшийся после глубокого сна, Уолт не стал бы его сердить по-настоящему.

— Говорил я тебе в прошлом году: уходи в отставку, — говорит Джулиан.

— Надо было лучше убеждать, — сухо отвечает Уолт.

— Черт побери, — говорит Джулиан. — Ладно, пошли разбираться.

Он выпускает из машины Лоретту, и та, описав круг у его ног, садится сбоку. Она абсолютно черная, если не считать палевых бровок; Уолт Хэннен стоит не шевелится, пока Джулиан пристегивает поводок.

— Господи, — говорит Джулиан, когда они входят в холл и он видит Пола Сэлли.