Первая битва была выиграна. Инквизиция отступила: Кампанелла был осужден на пожизненное тюремное заключение «безо всякой надежды на свободу». Началась новая, не менее мучительная, многолетняя борьба неаполитанского узника — борьба за право думать и писать, за освобождение, за возврат к деятельной жизни.

Ему предстояла новая пытка — теперь уже длящаяся не часы, а годы и десятилетия. Забытый всеми, на дне страшной ямы в неаполитанском замке св. Эльма, куда его бросили после неудавшейся попытки устроить побег, во мраке сырой тюремной камеры, куда лишь на два-три часа в сутки проникал скупой дневной свет, в отбросах и на тряпье, закованный в кандалы, посаженный на хлеб и на воду, а порой и вовсе лишенный пищи, измученный и больной, годами не видящий человеческого лица, он еще в большей мере, чем на дыбе в камере пыток, сумел доказать силу своего духа.

«Я немало видел в тюрьме заключенных, за долгое время свыкшихся со своей неволей и уже не желавших выходить на свободу, столь низкими и рабскими были их души: они уже не представляли себе, что могут жить иначе», — писал он в «Побежденном атеизме» (12, стр. 83). Он знал, что свобода воли — не в забвении внешних обстоятельств. Люди «не могут делать все, что они хотят», писал он в книге «О способности вещей к ощущению»: если на улице дождь, то человек вынужден с этим считаться «и если ты находишься в тюрьме, то вынужден в ней находиться» (24, стр. 315). Но человек истинно свободный не мирится с обстоятельствами и мужественно преодолевает их.

Обреченный на гибель и забвение в мрачных казематах неаполитанских крепостей, он сумел тюремную камеру превратить в рабочий кабинет, в библиотеку, в кафедру и амвон. Недаром он называл подземелья замка св. Эльма своим «Кавказом», вспоминая легенду о Прометее, прикованном к Кавказским горам. Не жалкая раздавленная плоть, извивающаяся в корчах под ударами палача, не несчастная жертва государственного насилия — мощный ум философа, мятежная воля бунтаря, страстная убежденность пророка противостояли тюремщикам в неаполитанских застенках.

У него отбирали книги — он писал стихи. Память заменяла ему библиотеку. Лишенный бумаги, он на стенах камеры, используя систему знаков собственного изобретения, записывал свои мысли. Иногда ему удается на какое-то время добиться сносных условий — обычной тюремной камеры в Кастель Нуово, бумаги, даже посещений друзей. А потом его вновь на полтора-два года бросают в замок св. Эльма. 25 июня 1609 г. у него в камере устроили обыск и запретили писать. 29 апреля 1610 г. — еще один обыск и снова запрет. В мае 1611 г. — опять обыск и конфискация рукописей. В октябре 1614 г. у него отобрана рукопись незавершенной книги. 23 апреля 1615 г. — новый запрет писать. И так без конца, из года в год. Свое главное философское сочинение — огромную «Метафизику» (в последнем варианте это был фолиант около 1000 страниц мелкого шрифта) Кампанелла был вынужден восстанавливать по памяти пять раз. Так возникают новые редакции книг «О способности вещей к ощущению», «Великий итог»; в тюрьме он создал «Реальную философию» и «Рациональную философию»; он пишет трактаты по астрономии, астрологии, медицине, поэтике, историографии, логике, риторике, грамматике, диалектике, математике… Каждое новое научное открытие, о котором ему удается узнать благодаря тайным письмам друзей или доставленным в камеру книгам, заставляет его писать дополнительные рассуждения и комментарии. Он не повторяет то, что было сделано в начале пути. Мысль его не остановилась, он бесстрашно пересматривает свои философские и научные концепции. Без скидок на особое положение он участвует в научной жизни эпохи. И когда угроза инквизиционного процесса нависает над учением Коперника, из неаполитанских застенков раздается голос в защиту новой космологии: Томмазо Кампанелла пишет «Апологию Галилея».

Тюрьма не укротила в нем мечтателя и борца. Он по-прежнему стремится ко всеобщему преобразованию мира. В Неаполе, еще в первые годы пребывания в тюрьме, он создал самую знаменитую свою книгу — «Город Солнца», воплотив в утопическом сочинении программу калабрийского заговора, план создания справедливого государства. Он разрабатывает новую политическую теорию в «Политических афоризмах», пишет «Испанскую монархию», внешне панегирик, а по существу программу глубоких социально-политических реформ, которые должны привести к осуществлению его мечты — объединению всего человечества. Осужденный за организацию заговора против испанского владычества, государственный преступник дерзает давать советы королю. Он подает записки об увеличении доходов Неаполитанского вицекоролевства. Он заново пишет «Речи к итальянским князьям», призывая к единению. В «Речи о церковном правлении» и в «Монархии мессии» он рисует идеал всемирной теократии. Узнав о конфликте Венеции и папства, он вмешивается в полемику: так появляется памфлет «К Венеции». Против макиавеллистов — «этой чумы нашего века» — был написан «Побежденный атеизм». Из неаполитанской тюрьмы осужденный за ересь узник обращается к представителям всех исповеданий, к главам всех государств, с призывом ко всеобщему религиозно-политическому единству — все эти послания и полемические трактаты составят большой труд, названный по стиху псалма: «Вспомнят и обратятся к господу все края земли». И наконец, он предпринимает создание философско-теологического свода — «Богословия» в 30 книгах.

Слава узника вырывается за стены тюрьмы. Еще многие годы предстоит ему безуспешно добиваться освобождения, а в разных концах Европы все громче звучит его имя. К нему собираются поклонники и ученики. Рукописные копии его сочинений распространяются в Италии и Франции, Англии и Испании, Германии и Нидерландах. Побывавший в Неаполе ренегат протестантизма, католический публицист Гаспар Шоппе запасается рукописями Кампанеллы и обещает опубликовать их. Но напрасно Кампанелла ждет выхода в свет своих книг: Шоппе слишком скоро убедился, что связываться с печатанием трудов опального философа, все сочинения которого заранее занесены в папский Индекс, небезопасно, и предпочел исподтишка обворовывать его.

Через несколько лет после предательства Шоппе Кампанелла нашел верного друга и ученика — молодого немца Тобиа Адами. И вот за границей, в протестантской Германии, одна за другой появляются книги неаполитанского узника. В 1617 г. вышел в свет «Предвестник восстановленной философии»— так Адами назвал найденную им рукопись раннего сочинения Кампанеллы. В 1620 г. он издал «Об ощущении вещей», в 1622 г. — «Апологию Галилея» и сборник стихов, опубликованный под псевдонимом, и, наконец, в 1623 г. была напечатана «Реальная философия», в составе которой впервые увидел свет «Город Солнца».

А Кампанелла тем временем упорно добивается свободы. Он пишет послания сильным мира сего. Он обращается к папе Павлу V, к императору Рудольфу II, к королю Филиппу III, к великому герцогу Тосканскому, к римским кардиналам и австрийским эрцгерцогам. Он перечисляет свои книги — и те, что уже написаны им, и те, что он мог бы еще написать. Он обещает дать важные советы в государственных делах, раскрыть тайны политики, предупредить об опасностях, возвещаемых движением небесных светил, осчастливить правителей новыми открытиями и изобретениями. Но один за другим восходят первосвященники на римский престол, один вице-король прибывает в Неаполь на смену другому — и только в судьбе неаполитанского узника не происходит никаких перемен. Иногда ему удается добиться свидания с властителями, заинтересовать своей судьбой влиятельных лиц. Но свидания в тюрьме не похожи на встречу с жалким просителем. Государственный преступник и еретик выводит из себя епископов и вице-королей. Его упрекают в нескромности, в отсутствии должного смирения. Он не просит милости, а требует справедливости. Он ведет себя как пророк и спаситель мира. «Лучше ему оставаться в тюрьме», «кто извлечет его из этого состояния, нанесет ущерб и обществу, и себе», «пусть сидит и дальше, я вовсе не хочу его освобождения» — такими высказываниями пестрят письма его мнимых покровителей и друзей (82, стр. 49–51).