Еще месяц спустя Бой двигался как-то скованно. Никто не видел его сидящим. На кухне он целые дни проводил на ногах. Даже обедал стоя. И только вечером, придя домой, вконец измученный, валился ничком на постель и засыпал. Он никому но решался рассказать о том, что произошло. Да и как расскажешь, — ведь хозяин на смех поднимет. Каждый вечер он лежал в изнеможении на своей постели и раздумывал о том, как отомстить обидчикам. Конечно, он мог бы просто посоветовать хозяину уволить парней. Но Бой боялся, как бы тот не заподозрил, что это — из чувства мести.

Отношения у старика с парнями испортились окончательно. Его близорукие красные глаза, казалось, не замечали ни того, ни другого. Отдавая распоряжения, он обращался к ним точно к роботам. Ему было уже мало того, что им урезали питание, — он хотел, чтобы они попросили у него прощения, покорились и воззвали к его милосердию. Старик был убежден, что Майна и Меджа сыграли над ним злую шутку и теперь должны дорого заплатить за это. Парни же, хотя и не чувствовали за собой никакой вины, старались не попадаться Бою на глаза. Меджа пропадал целыми днями в огороде, и никто, кроме Майны, его фактически не видел. Майна исполнял свою работу на кухне, а когда улучал свободную минуту, то выходил во дворик и, облокотясь на заборчик, отделявший огород от задней стороны дома, рассказывал Медже о том, что происходит в усадьбе. Иногда они обсуждали поведение Боя.

— Кажется, Старая жаба совсем заскучал, — сказал Меджа.

Майна вздернул плечами.

— Нечего было садиться на горячую золу.

Меджа — он был занят прополкой капустных грядок — разогнул спину.

— Слушай, Майна, а почему бы тебе не сделать шаг к примирению? Сказал бы, что мы не хотели…

— Чего не хотели? — перебил Майна. — Мы, что ли, толкнули его в огонь? Это он ворвался к нам без разрешения, так пусть и извиняется. Если хочешь, иди извиняйся. За то, что он сломал нашу дверь.

Меджа кивнул.

— Ты, конечно, прав. Только устал я от всего этого. Надоело прятаться в огороде. Хочется, чтобы все пошло по-старому, чтобы можно было пошутить и посмеяться со стариком. Прежде-то жизнь веселее была.

— Верно, что веселее, — согласился Майна. — Но не мы сделали ее другой, а он. Пускай сам теперь расхлебывает. И пусть не суется в мои дела, тогда и я оставлю его в покое.

Из кухни донесся голос Боя, и Майна поспешил обратно. Меджа, держа в руке сапку, смотрел ему вслед.

«Ну, будь что будет, — подумал он. — Один конец».

И конец настал. Об этом позаботился Бой. Жажда мщения была столь велика, что он не в силах был терпеть и сдерживать клокочущую ярость. Отдавая Майне и Медже распоряжения, он не мог говорить спокойно, а рявкал. Старик нередко заставлял их выполнять бессмысленную работу. Майна мыл кухонный пол до боли в спине, Меджа так обильно поливал огород, что из растений, казалось, сочится вода. Его заставляли поливать даже траву, чего за все годы существования фермы ни разу не делалось.

— Это уж сверх всякой меры, — жаловался Май-па. — Если так пойдет и дальше, мое терпение лопнет. Придется что-то предпринять.

Меджа посмотрел на свои потрескавшиеся, нагруженные от никчемной работы ладони.

— А что ты с ним сделаешь? Изобьешь?

Майна покачал головой.

— Не настолько я глуп. За это нас наверняка уволят. Нет, я пущу в ход его же приемы. Невелика хитрость. Я знаю, как его проучить. Пусть только попробует еще надо мной поиздеваться.

Бой не прекращал своих козней, и Майна решил привести свою угрозу в исполнение. Однажды он выключил электрическую плиту, на которой варился обед для хозяев, и как ни в чем не бывало занялся мытьем пола. Бой в это время отвлекся чем-то другим и лишь за полчаса до обеда обнаружил, что плита холодная и курица недоварена. Когда Майну спросили, не он ли выключил плиту, он, разумеется, заявил, что нет. Зачем ему это делать? Хозяин ужасно рассердился, а хозяйка — еще пуще. Меджа слышал шум голосов и, когда Майна вышел на улицу, спросил, что он там натворил.

— А, пустяки, — сказал Майна. — Я и не то еще могу. Пусть только Старая жаба опять выкинет что-нибудь против меня.

Бой все не унимался.

Через несколько дней Бой взялся за утюг, и его сильно ударило током. Кто мог испортить утюг, Майна, конечно, не знал. Какое ему дело до утюга? Но пока белый хозяин закончил свой обычный обход фермы и вернулся домой, Майна успел исправить проводку. На этот раз жена хозяина рассердилась не на шутку: накопившееся за неделю белье осталось невыглаженным, хотя утюг, как выяснилось, был в полном порядке. Бой не знал, что и думать.

— Ты же убить его мог, — укоризненно сказал Меджа. — Перестань измываться над стариком.

Майна засмеялся.

— Над стариком? Тогда пусть не забывает, что он старик. А то ведет себя как озорной мальчишка — без спросу вваливается в чужой дом, налетает на горячую золу, и все ему нипочем. Значит, все вытерпит. Пусть не стоит мне поперек дороги.

Между тем старик ожесточался все больше и больше. Дошел до того, что посадил парней на четверть пайка. Это был жестокий удар, и Майна долго обдумывал месть. Наконец его осенило: в банку с надписью «сахар» он пересыпал соль, а в банку со словом «соль» — сахар. Когда хозяева попробовали то, что по-пар им приготовил, в доме разразился такой скандал, что шум был слышен на всей территории усадьбы. Хозяин кричал, что Бою с дырявой головой нечего делать на кухне. Но старику совсем не улыбалось быть уволенным. Хотя он надеялся, что все беды, случившиеся недавно на кухне, хозяин отнесет за счет его старости, близорукости и рассеянности, его положение оказалось незавидным. У него не было никаких улик против Майны и Меджи, но он был уверен, что без их участия тут не обошлось.