– Спи… Тебе надо спать…

«Да что это творится?! – пытался он мысленно возмущаться. – Ещё и гипноз ко мне применяют!» Пару раз даже попытался что-то гневное высказать вслух, но ничего не получалось. Губы не шевелились, слабость опять сковывала члены, веки бессильно опускались на глаза, а уши заволакивало ватой очередного сна.

Так и чередовалось: возмущение – некие картинки из прошлого и будущего. Порой мелькал верный двуручник. Порой он пробирался по подземным ходам дворца в Шулпе, а один раз пытался, безоружный, убегать от кашьюри, которые вдруг встали на задние лапы и вздумали передвигаться, словно люди.

Очередное пробуждение вначале тоже показалось сном. Короткий женский вскрик, а потом шорох непродолжительной интенсивной борьбы где-то рядом. Причём женщину не то продолжили обижать, не то удерживать, но она стала время от времени мычать, словно рот у неё заткнут, а сама она крепко связана. Тотчас на лицо Менгарца легла невесомая, но явно влажная ткань. Пока он к ней с недоумением принюхивался, началось странное копошение вокруг кровати, и вроде как пациента перенесли в иное место вместе с матрасом. Краткая пауза в движении, уложили на нечто иное и вот опять понесли, стараясь это делать плавно, без рывков и совершенно беззвучно. Даже сложилось такое впечатление, что носильщики женщины, к тому же босоногие.

Несмотря на ткань на лице и исходящий от неё дурманящий запах, удалось почувствовать себя уже вне помещения, явно под открытым небом:

«Чудеса! Уже и такие сны мне снятся, – мелькало в затухающем сознании Виктора. – Или это старшины решили меня вырвать из лап несговорчивых эскулапов? А может, и сам Уйдано Лайри прибыл? Этот Рыжий ещё и не то способен вытворить… – и уже на грани осознания вдруг до слуха донёсся несколько отдалённый перезвон тревожного колокола. – Неужели среди ночи на посёлок напали гномы?! Но ведь такого не бывает! По крайней мере ни разу не было почти за всё тысячелетие. Вставать!.. Мне надо немедленно вставать!.. Меч! Надо найти мой меч!.. – давал он бесполезные команды своему телу, которое никак не могло превозмочь полный паралич. – Почему я не могу встать? Или это всё-таки сон?..»

Просыпался он потом довольно долго и с непонятной головной болью. Мелькнуло подозрение, что неудачно отлежал многострадальный затылок, но болело больше в районе висков. И даже долго думать не пришлось, чтобы отыскать виноватых. Конечно же, целители! Перестарались с успокоительными средствами и со снотворным и превратили недавнего героя в тряпку.

Вполне логично, что вспыхнувшая злость и ярость помогли быстро открыть глаза, совладать с губами и начать ругаться:

– Ну сколько можно меня в сон загонять?! Протуберанец вам за пазуху! – и тут же осёкся, поняв, что он уже явно не в палате. Может, и не в госпитале. А несколько угрюмых, жутко бородатых физиономий, склонившихся вокруг кровати, одним своим видом заставили резко проснуться и все остальные чувства. В том числе и переполошенное предчувствие. – Э?.. А вы кто такие?

Минуту висела тяжёлая пауза, пока самый заросший мужик не приоткрыл свой рот в угрожающем оскале. Ещё и зарычал при этом, словно дикий, желающий горячей крови зверь. За ним и остальные скорчили подобные рожи и издали похожее рычание. Стало страшно, и он понял, что его сейчас станут есть. Прямо такого сырого, без перца и без соли. И в то же время у пришельца возникло какое-то подспудное понимание неправильности обстановки. Неправильно, нелогично всё.

И даже неожиданный, пусть и запоздалый ответ показался словами из другого спектакля:

– Мы твои судьи и твои палачи! – с рычанием шипел бородатый. – Готов ли ты к смерти, чужак?!

Причём в слове «чужак» слышалось какое-то совсем иное значение. Этакого глобального, масштабного значения. Нетрудно было догадаться, кто стоит рядом. Дальше ещё проще: оказывается, произошло банальное похищение тела прямо из госпиталя. А судя по смутным воспоминаниям о том моменте, гномы умудрились сработать тихо, с высоким военным профессионализмом и, скорей всего, не оставляя жертв на месте своей диверсии по взятию пленного. Ну а раз не убивают и не мучают сразу, то, значит, он им очень для чего-то нужен. А что может раненый и беспомощный. Ничего! Ну… Кроме информации, а уж её Менгарец скрывать ни от кого не собирался. Следовательно, в ближайшие несколько дней ни судить его не будут, ни казнить, ни тем более есть в сыром виде. А значит, можно и побравировать. Тем более что в тело, так до сих пор и напичканное местными наркотическими средствами для обезболивания, пришёл кураж и неожиданное веселье:

– Слушайте, я тут уже пару суток в туалет не ходил, и мне уже так приспичило – глаза на лоб лезут. А тут ещё вы так смешно рычите и глаза выкатываете… Ха! Так что, если хотите меня есть, сразу предупреждаю: неприятный запашок весь аппетит перебьёт.

Четверо бородачей застыли каменными изваяниями, а пятый (видимо, самый злой и голодный) вдруг отвернулся в сторону и со странным хрипом присел вниз. Причём хрипы и там продолжились, отдалённо напоминая нечто совсем неуместное для данной сцены.

Тот, кто говорил, покосился вниз и продолжил уже без прежней уверенности в голосе:

– Ты даже не представляешь, чужак, что мы с тобой сейчас сделаем!

Менгарец попытался пошевелиться, но понял, что не так связан, как прикрыт неким подобием железного кожуха, который легко от себя не откинешь:

– Ага! Значит, решили меня сварить как мясные консервы? Так ведь предупредил по поводу крайней нужды! Потом отмывать придётся.

Один из бородачей не удержался и, морща лоб, спросил у главного: