Шрифт:
Но через мгновение лицо Вицека проясняется. Ибо юноша знает: придет день, когда он станет на новую, великую стройку. Будет строить высокий-высокий дом с громадными окнами, светлый дом для детей рабочих. Чистые, солнечные комнаты для стариков, согбенных от непосильного труда всей своей жизни. Он будет строить не для богачей, которые боятся коснуться рабочей одежды, а для себя, для своих, для всех таких, как он сам. Дома для рабочих. Он будет строить и фабрики, которые будут принадлежать рабочим, и школы, в которые будут ходить дети трудящихся, и общественные здания, которые будут обслуживать всех.
И Вицек улыбается этому будущему, к которому его приближает каждый день, и каждая забастовка, в которой он участвует, и каждая первомайская демонстрация, и каждое собрание в профессиональном союзе.
Он улыбается суровой улыбкой взрослого человека, человека, познавшего нужду, тяжелый труд, борьбу за жизнь, человека, который не даст сломить себя в самой жестокой борьбе.
— Броновичане едут! Свадьба!
Вицек глядел сверху, со стройки, на переливавшиеся всеми цветами радуги повозки, на развевавшиеся ленты, узорчатые платки, и все это с вышины казалось ему маленьким, словно подвижной пучок цветов, брошенных на мостовую.
Ехали мы в Краков, К пресвятой Марии. Не могу жить дольше Без твоей любви я!Вицек прислушивался к знакомой — ах, какой знакомой! — мелодии, перегнувшись через стену третьего этажа.
Но песня эта не пробудила тоски в его сердце.
Здесь было его место — в стремительном грохоте города.
Здесь он строил — из красного кирпича, из белой извести.
Отсюда был он — из великой семьи трудящихся людей, городских рабочих, которых объединяла общая доля, общий труд и общая борьба.
Ехали мы в Краков…Проехали!
Вицек взял в руку кельню. Ровнехонько клал ряд за рядом кирпич и весело посвистывал.
Стена росла.
Это он, Вицек, и его товарищи воздвигали своим трудом огромное здание, быстро выраставшее над крышами других домов.
В каждом кирпиче, в каждой щепотке извести был его труд.
Он строил. Все выше возносилось здание.