— Бедная моя девочка! — вздыхала мать, — Бедная моя Мариэтта! Что-то с тобой будет? Молодая женщина не отвечала. Торопливо укладывая свои пожитки, она время от времени поднимала голову и смотрела на мужа долгим нежным взглядом.

После отъезда Мариэтты и Робера новый дом показался Катрин еще просторнее. Хозяин отвел Шарронам весь нижний этаж левого крыла здания: кухню и две комнаты одинаковых размеров. В одной помещались родители с Катрин, в другой — трое мальчиков. Остальную часть дома занимал хозяин, господин Манёф.

Господин Манёф, невысокий широкоплечий старик лет семидесяти, одетый всегда во все черное, с плоским красноватым лицом и угреватым носом, с лысым, заостренным кверху черепом и узкой крашеной бородкой, был вдовцом; детей у него не было. Паралич обоих ног давно уже приковал его к креслу.

Если погода была хорошей, лакей, мосье Поль, выкатывал кресло с хозяином в сад и ставил в тени, под раскидистой елью; отсюда господину Манёфу видны были дорога, поля, двор и дом. Он сам крутил колеса кресла, передвигаясь вслед за тенью, отбрасываемой елью, и зорко наблюдал за полем, где Жан Шаррон с помощью Марциала чистил оросительные канавки. Если было холодно или шел дождь, хозяин сидел у окна столовой; его маленькие живые глазки поблескивали сквозь оконное стекло. Катрин ощущала смутное беспокойство всякий раз, когда острый взгляд старика останавливался на ней.

Верхний этаж дома был отведен слугам: мосье Полю, который должен был катать кресло хозяина, ухаживать за огородом и садом, править лошадью, и мадемуазель Леони — домоправительнице, кухарке и горничной.

Мосье Полю было на вид лет двадцать пять. Он был высок ростом и хорошо сложен; маленькие усики оттеняли пухлые, румяные губы; темные продолговатые глаза влажно мерцали; волосы были всегда тщательно причесаны. Любимым занятием мосье Поля было запрячь в черный с желтым экипаж Султанку, молодую кобылу рыжей масти, которую он держал в великой чистоте и холе, и мчаться во весь опор за покупками в Ла Ноайль. Очутившись в городе, он не спеша объезжал магазины и лавки, давая возможность уличным зевакам любоваться экипажем, лошадью и самим кучером.

Иногда мосье Поля сопровождала мадемуазель Леони, разряженная в пух и прах. Сиреневое платье этой поджарой особы лёт тридцати пяти, тонкогубой и темноволосой, с резким, крикливым голосом и жеманными манерами, украшали бесчисленные сборки, оборки, складки и ленты, призванные восполнить недостаток природных прелестей его обладательницы. Взмах бича — и экипаж уносится вдаль, увозя с собой мосье Поля и мадемуазель Леони, чопорно восседающих на обитом сукном сиденье, словно две восковые куклы.

Иной раз к обоим слугам присоединялся и сам господин Манёф. Он приказал сбить из досок наклонный щит, по которому его кресло вкатывали прямо на заднее сиденье экипажа. Колеса кресла надежно закрепляли, и умная Султанка плавно трогала с места — на этот раз неторопливой и изящной рысью. На передней скамейке помещались мосье Поль и мадемуазель Леони. Оба выглядели недовольными и смотрели прямо перед собой с отсутствующим видом.

Знакомство с новым домом и его окрестностями отнимало у Катрин немало времени. Местность вокруг Мези была не такой холмистой, как в Жалада, но, как все новое и неизведанное, таила множество сюрпризов.

С отъездом Мариэтты хлопот у Катрин прибавилось. Теперь ей приходилось одной вытирать все миски и ложки, помогать матери накрывать на стол и убирать посуду. По утрам Марциал уходил с отцом на работу в поле, заменяя с грехом пополам Робера, а Катрин должна была не только выгонять свиней на огороженный участок за домом, где они, слава создателю, оставались целый день без присмотра, но и пасти коров. Только в Мези у нее не было ни Марион, ни Анны. Не с кем было коротать время на пастбище, удивляться необъяснимым причудам взрослых, делиться задушевными мыслями. Единственной подругой Катрин стала Мари Брива: рослая белобрысая девчонка лет двенадцати, с косящими глазами, — дочь Октавии Дюшён от первого брака. Про Мари говорили, что она «малость не в себе»; родители заставляли ее работать, словно взрослого мужчину. Мари носила воду из колодца, иногда заменяла отчима на пашне, пасла коров и должна была ночевать в хлеву, если какая-нибудь из ее питомиц собиралась отелиться. Как раз в это время одна из коров уже еле передвигалась под тяжестью своих непомерно раздутых боков. Дюшены поставили в хлеву кровать и приказали Мари ночевать там в ожидании события. Днем Мари жаловалась Катрин:

— Боюсь я! В хлеву тепло, хорошо, но все равно страшно. Боюсь коров: они шевелятся в темноте, звякают цепями, переступают с ноги на ногу.

Страшно!

И неожиданно попросила:

— Слушай, Кати, ты ведь смелая: приходи ночевать со мной!

— Отец не пустит.

— А если пустит?

— Ну, тогда…

Не дослушав, Мари вдруг хватает Катрин за руку, и они бегут, бегут…

— Мари, Мари, куда ты меня тащишь? Не беги так быстро!

Но ничто не может остановить Мари. Не отвечая ни слова, она все бежит и бежит, увлекая за собой Катрин; камушки летят у них из-под ног, собаки вприпрыжку мчатся следом…

Наконец, совсем задохнувшись, Катрин вырывает свою руку и останавливается. Она стоит согнувшись, еле переводя дух. Подняв голову, она видит прямо перед собой, на косогоре, в дальнем конце поля, отца и Марциала.

Они пашут. Мари размашистым шагом подходит к ним. Катрин спешит туда же.

— Это верно? — спрашивает отец. — Тебе хочется ночевать в хлеву вместе с Мари?

Катрин молча кивает.

Мари хлопает в ладоши, прыгает от радости. Отец смотрит на девочку с жалостью, Марциал брезгливо косится на нее…