Гунарстранна присвистнул.

— Стокмо говорит правду, — продолжал Фрёлик. — Тринадцатого утром Рейдар Есперсен не поехал прямо на работу. Он зашел в кофейню-кондитерскую и стал подкарауливать жену.

— Но он ведь не остановил ее, когда она появилась, — возразил Гунарстранна, тяжело опускаясь в кресло с телефоном в руке. — Что он там делал, в этой кондитерской?

— Пил кофе и читал газеты — два часа кряду, не меньше.

Гунарстранна задумался. Фрёлик, все больше оживляясь, продолжал:

— Он ссорится с братьями, а потом звонит жене в то время, когда она у любовника. Мы так или иначе постоянно возвращаемся к жене и любовнику! Вот тебе и возможный мотив!

— Что-нибудь еще? — спросил Гунарстранна, подавляя зевоту.

— Я побеседовал с подружкой Юнни Стокмо, той самой Кариной. Она проститутка и работает у себя на квартире на Терезегате. Она подтвердила, что в ту ночь Юнни был у нее. Но не помнит, когда точно он ушел.

— Не помнит, значит?

— Нет. Стокмо заскочил к ней без предупреждения. Но в полночь к ней должен был приехать какой-то телеведущий — он позвонил заранее. По ее словам, она выставила Стокмо до того, как появился телеведущий. Она еще успела принять душ и прибраться. Так что Стокмо, может статься, и не врет и в самом деле лег спать в одиннадцать.

Гунарстранна зевнул.

— Похоже, завтра нам будет над чем поработать. — Он поймал на себе укоризненный взгляд рыбки Калфатруса, и его кольнула совесть.

Поговорив с Фрёликом, он решил поменять воду в аквариуме. Долго рылся в кухонных шкафчиках и наконец нашел сифон, с помощью которого Эдель переливала вино. Поставив рядом ведро, опустил конец трубки в аквариум и втянул в себя немного воды. Поморщившись, выплюнул мутную жижу в ведро. Он слил почти всю воду, оставил сантиметров пять. Потом взял кувшин и термометр. Калфатрус плавал по дну аквариума с крайне неодобрительным видом. Гунарстранна попытался оправдаться.

— Во всем виноват старик Фольке-Есперсен, — сказал он Калфатрусу.

Вдруг зазвонил телефон.

— Да! — закричал Гунарстранна, хватая трубку.

— Говорит Карстен Есперсен.

— А-а-а…

— Извините, что звоню так поздно. Но я прочел опись… всего, что ваши люди нашли в магазине.

— И что?

— По-моему, ничего ценного не пропало.

— Вы не уверены?

— Я не нашел только военной формы.

— Формы?!

— Да. Она была в картонной коробке; коробка стояла в моем кабинете.

— Что за форма?

— Не могу вам сказать, ведь мы не успели распаковать ее. Коробка была адресована отцу. Вечером накануне… в общем, тринадцатого я рассказал ему о новых поступлениях, и в том числе о форме.

Гунарстранна начал обшаривать глазами стол в поисках сигареты. Похлопал себя по карманам.

— Помню-помню, — буркнул он. — Вы уже говорили о ней… о форме. Значит, в списке, который вам дали, ее не оказалось?

— Нет.

— А может, ее просто описали другими словами? Например, «коробка с одеждой» или «военное обмундирование»… Как-нибудь иносказательно?

— Нет. Ничего похожего.

— Значит, вы не распаковывали коробку? Тогда откуда вы знаете, что в ней лежала именно военная форма?

— Хотя времени у меня было мало, коробку я все же вскрыл и увидел, что в ней лежит комплект военной формы. Она была шерстяная, такая синеватая.

— Что значит «синеватая»? Темно-синяя? Серо-синяя? — уточнил Гунарстранна. Он нашел самокрутку в пепельнице на краю стола и закурил.

— Серо-синяя.

— Значит, больше похожа на летную, чем на военно-морскую?

— Понятия не имею.

— А это не была, скажем, форма трамвайного кондуктора? Даже парламентские служащие носят форму.

— Нет, форма совершенно точно была военная: я увидел нашивки и знаки отличия. Правда, у меня не было времени вынимать ее и осматривать. Я сказал отцу, что прислали военную форму и два бокала из Нёстетангена. Мне показалось, что он не слишком заинтересовался.

— Возможно, ваш отец в ту роковую ночь спустился в магазин, чтобы взглянуть на форму?