В Риме в это время Сатурнин почтительно говорил божественному Августу, что всегда считал Архелая неуравновешенным и неспособным управлять даже четвертой частью провинции. Август раздраженно с ним согласился и заявил, что есть только одно решение.

— Значит, Иудея переходит под прямое управление Рима, Ваше божественное имперское величество?

— Вопреки моей воле, Сатурнин, абсолютно вопреки моей воле. Это затраты, которых мне не перенести. Двенадцатый легион нам нужен в другом месте. Что касается управления, то пусть лучше наш наместник делает это из Кесарии — город отдаленный, в стороне от событий. Разумеется, время от времени необходима демонстрация силы в Иерусалиме. Вот как сейчас. Архелай глупец. Очень плохой штамм этого семейства. Согласись, я всегда так говорил, именно так.

— Как будет угодно Вашему божественному имперскому величеству, — ответил советник. Затем столь же почтительно: — Ваше величество хорошо знакомо с евреями.

— Я знаю, Сатурнин, что тыхорошо с ними знаком. Ты ожидаешь волнений, восстаний, роста того, что можно назвать националистическим фанатизмом, не так ли?

— Многое зависит от правителя.

— От прокуратора, Сатурнин, от прокуратора. Иудея вряд ли имеет столь важное значение, чтобы быть удостоенной чести иметь своего правителя. Поэтому мы должны выбрать прокуратора. Валерий, — обратился он к секретарю, — принеси тот список с именами кандидатов.

Секретарь принес список.

Возвращение Святого Семейства в Назарет не было неожиданным. Когда мать, отец и сын, смущенные, измученные долгим путешествием, появились в городе, жители встретили их объятиями и громкими приветствиями, а рабби Гомер громким голосом вознес молитву небесам: «Хвала Господу! Ибо те, которые были потеряны, найдены, и те, которые умерли, восстают пред нами вновь!» Иосиф подумал, что рабби заходит уж слишком далеко. Что касается остального, то все могло быть гораздо хуже. Елисеба, сгорбленная и жалующаяся на судьбу, но еще бодрая, оставалась все это время в их доме, поддерживая в нем порядок, так что вид он имел вполне жилой и вовсе не напоминал склеп, покрытый плесенью и пылью. Иаков с Иоанном продолжали работать в мастерской, но Иаков выдумал историю, что мастерская теперь принадлежит ему по праву, поскольку перед отъездом в Вифлеем Иосиф будто бы сказал ему: «Если я умру во время путешествия, все это останется тебе, хотя надеюсь, что ты позаботишься и о моей семье. Если же все мы умрем, то это принадлежит тебе и только тебе». А что такое смерть? — спрашивал Иаков. Это продолжительное отсутствие. Значит, Иосиф, его жена и их сын мертвы. Теперь Иосиф все поставил на свои места. Иаков уехал из Назарета, чтобы открыть собственную мастерскую. Каждый знал, откуда на это взялись деньги, но Иосиф не высказал недовольства по данному поводу. Он собирался пока обходиться помощью одного ученика. Придет время, и появится другой помощник — прямо в их семье, и он будет всегда рядом.

И вот наступает этап, когда перед рассказчиком этой повести встает главная трудность, а именно: как быть с неизвестным нам периодом жизни Иисуса? Периодом к тому же не столь кратким, ибо Иисус вступает в мир, который мы называем великим или публичным, будучи, строго говоря, уже не очень молодым человеком. Но тридцать лет его тихой жизни в Назарете не могут быть полностью оставлены без внимания, несмотря на понятный мне интерес читателя к самим деяниям Иисуса как проповедника и спасителя и на вероятное нетерпение поскорее об этих деяниях узнать. Поэтому я, насколько возможно, буду краток в изложении тех фактов жизни Иисуса в Галилее, которые предшествовали его крещению, скудость же их будет способствовать краткости. Разумеется, передо мной, как я теперь вижу, встает столь же нелегкая задача описать и период жизни Иоанна, когда тот еще не проповедовал. Нет конца мукам рассказчика!

Иисус был здоровым и спокойным ребенком и в возрасте семи лет выглядел уже более рослым и крепким, чем многие десятилетние дети в Назарете. Будучи тихим мальчиком, он в то же время отличался обидчивостью и, даже если обидчик оказывался значительно старше и сильнее его, тотчас давал отпор. У Иисуса были крепкие мускулы, но он совсем не производил впечатления Божьего сына, иначе говоря, этот мальчик ничем особым не выделялся среди тех тщедушных ребятишек, которые считают, что Бог и так обязан за ними присматривать. До четырнадцати лет у него был отменный аппетит, но рыбу он любил особенно. Если бы в их доме почаще бывала тушеная баранина, он бы и на нее налегал, поскольку никогда не стеснялся просить вторую порцию и при этом любил, чтобы соли и острых травок было побольше. Что же касается диеты, то в этих вопросах его можно было, скорее, считать еретиком: он никак не мог уяснить, что в том плохого, если он запьет мясо чашкой козьего молока.

— Это против Закона, сын, — говорил Иосиф, — о чем тебе уже тысячу раз было сказано.

— Я знаю, что это против Закона, но не пойму почему.

— Об этом сказано в Книге Левит, и так было установлено Моисеем. Это имеет отношение к здоровью тела и свидетельствует о святости души, так что хватит об этом.

— Но почему?

— Нельзя все время спрашивать «почему?».

Это был незаслуженный упрек. Иисус редко задавал такой вопрос. В школе он хорошо усваивал доктрину Моисея и успешно отвечал на вопросы учителя — особенно на те, что были связаны с числами.

— Кто знает, что означает «четыре»? Скажи ты, Иисус, что есть «четыре»?

— «Четыре» — это матери: Сара, Ревекка, Лия, Рахиль. «Три» — это патриархи: Авраам, Исаак, Иаков. «Два» — каменные скрижали, на которых начертан Закон. «Один» — Господь наш Бог, сотворивший небо и землю.

— Хороший мальчик!

Наступил день, когда рабби Гомер сказал ученикам в школе:

— Итак, вы уже знаете все буквы. Теперь вам пришло время увидеть, как они выглядят, когда из них замешивают тесто и лепят такие своеобразные лепешки, которые мы называем словами. Смотрите, вот один из священных псалмов благословенного царя Давида.

Рабби Гомер пустил свиток по рядам, предупредив, чтобы ученики бережно с ним обращались. К его удивлению, Иисус смог прочесть свиток сразу же и довольно бегло:

— «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим» [59] .

— Очень хороший мальчик!

Некоторые говорят, хотя мы и не обязаны этому верить, что Иосиф давал своему приемному сыну уроки дома и использовал для этого деревянные предметы, которые изготовлял: