Шрифт:
— У меня есть образцы почерка Паолы Картрайт, Телмы Бентон и Элизабет Уокер, экономки Картрайта.
— Ты сравнил их с запиской, оставленной Паолой Картрайт Форбсу?
— Нет, записка у окружного прокурора, но я получил фотокопию телеграммы, отправленной из Мидвика. Она написана совсем другой рукой.
— Но женским почерком?
Дрейк кивнул, достал из папки фотокопию и протянул ее Мейсону. Тот внимательно прочитал телеграмму и взглянул на детектива.
— Телеграфист запомнил отправителя?
— Он помнит, что какая-то женщина протянула ему бланк телеграммы и деньги. Похоже, она очень спешила. Телеграфист начал пересчитывать слова, а женщина уже пошла к выходу. Он позвал ее, сказав, что сначала должен проверить сумму, но женщина, обернувшись, ответила, что все в порядке, и ушла.
— Телеграфист узнает ее, если увидит еще раз?
— Вряд ли. Он не слишком умен и не обратил на нее особого внимания. Телеграфист запомнил лишь широкополую шляпку, затенявшую лицо. Когда женщина протянула бланк, он стал считать слова, а она сразу отошла.
Мейсон оторвался от фотокопии и взглянул на Дрейка.
— Пауль, смогут ли газеты узнать подробности этого дела?
— Какие именно?
— Насчет того, что Фоули в действительности Форбс и сбежал из Санта Барбары с Паолой Картрайт.
— Конечно. Мы же это выяснили, а у них сбор информации поставлен ничуть не хуже. Они пошлют репортеров в Санта Барбару, поднимут старые подшивки и вытащат наружу всю подноготную того скандала. Кроме того, окружной прокурор заигрывает с прессой и расскажет им все, что знает.
Мейсон кивнул.
— Пожалуй, пора передавать дело в суд.
Глава 17
Судья Маркхэм с отсутствующим видом восседал за массивным столом красного дерева. И только искорки, сверкавшие в его глазах, заметить которые мог лишь внимательный наблюдатель, показывали, что судья пристально следит за происходящим.
Клод Драмм, представляющий окружного прокурора, высокий, симпатичный мужчина, чувствовал себя прекрасно. Он не сомневался в исходе процесса. Впервые Перри Мейсону предстояло уйти из зала суда побежденным.
Знаменитый адвокат расположился за маленьким столиком.
Обвинение только что вторично воспользовалось правом отвода присяжных, и в зал суда вошел очередной кандидат, худой, сутуловатый мужчина, с выступающими скулами и бесцветными глазами. Он поднял правую руку, присягнул и прошел за ограду, отделявшую скамью присяжных.
Судья Маркхэм взглянул на Перри Мейсона.
— Можете задавать вопросы. Тот кивнул.
— Ваше имя?
— Джордж Смит.
— Вы читали об этом деле?
— Да.
— Сформировалось ли у вас определенное мнение на основе прочитанного?
— Нет.
— Вам известны конкретные факты, касающиеся этого дела?
— Мне известно только то, о чем упоминалось в газетах.
— Если вас выберут присяжным, сможете ли вы честно и беспристрастно судить обвиняемую и вынести справедливый приговор?
— Да, — твердо ответил мужчина. Мейсон неторопливо поднялся на ноги.
— Вы, конечно, понимаете, что, будучи присяжным, вы должны руководствоваться только фактами и положениями закона, о которых вам сообщит суд?
— Да.
— А по законам этого штата на обвинение возлагается задача доказать вину подсудимой прежде, чем присяжные признают ее виновной, причем подсудимой не обязательно давать показания, подтверждающие ее невиновность. Она может молчать и полагаться на то, что обвинение не в состоянии доказать ее вину. Вы с этим согласны?
— Конечно, раз это закон.
— И факт отказа подсудимой давать показания не является доказательством ее вины и не должен отражаться на приговоре, вынесенном присяжными.
— Я понимаю.
Мейсон сел и коротко кивнул.
— Нет возражений.
Клод Драмм задал вопрос, на котором спотыкалось большинство кандидатов.
— Если вам придется исполнять обязанности присяжного, будете ли вы испытывать угрызения совести при вынесении смертного приговора?
— Нет, — уверенно ответил мужчина.
— То есть, если вина подсудимой будет полностью доказана и обвинение потребует вынесения смертного приговора, угрызения совести не станут препятствием для признания ее виновной?