Шрифт:
— Судя по вашим словам, господа,— сказал он, одобрив намеченную программу,— мы уже приступили к работе?.. Лично я нисколько не возражаю. Если Компьенское перемирие могло быть подписано в железнодорожном вагоне, то чем плох этот замечательный вокзал для нас, солдат, да еще и союзников?
Приправленный шуткой комплимент был встречен одобрительными улыбками. Красный полководец определенно оправдывал ожидания.
«Великолепное понимание духа истории...» — репортеры торопливо заполняли блокноты стенографическими завитушками.— «Аристократические манеры потомка прославленных генералов...» «Безупречная речь воспитанника Дидро и Монтеня...»
С разных сторон посыпались вопросы.
— Потом, дамы и господа,— генерал Жеродиа повелительным жестом разомкнул окружение.— Прошу,— он предупредительно указал дорогу зажатой в руке перчаткой.
Сцепив локти, жандармы образовали проход.
— Вы уже знаете, что ваш визит вызвал заметную нервозность в Берлине? — спросил Жеродиа по пути к машинам.
— «Владыка Журнализм, ведущий свистопляску, глупец, кому дано при помощи столбцов дурачить по утрам три тысячи глупцов»,— процитировал маршал.— Это из Альфреда Мюссе, мой генерал... Политику в наш век все-таки определяют самолеты, а не красивые слова.
— Совершенно с вами согласен! — обрадовался генерал Келлер.— Буду рад продемонстрировать высоким гостям искусство наших пилотов в небе Шартра.
— Почему именно самолеты? — осторожно поинтересовался полковник Гоше.— Не танки, не газы?
— В непосредственной связи с вопросом о нервозности,— мгновенно отреагировал Тухачевский.— На конец прошлого года в Германии было произведено четыре тысячи пятьсот единиц. Есть о чем призадуматься.
— Этот вопрос наверняка будет поднят на встрече с нашим министром. Генерал Венцов, надеюсь, располагает программой? — Жеродиа обернулся к военному атташе.
— Так точно, господин генерал. Спасибо за любезность.
— Тогда все в порядке. До скорой встречи, господа. Увидимся в военном министерстве.
Тухачевский уже стоял возле открытой дверцы автомобиля, когда на стоянку, прорвав оцепление, влетела молодая энергичная дама.
— Два слова для агентства «Гавас»! — выпалила она на одном дыхании.— В виде исключения, маршал!
— Сожалею, сударыня,— Михаил Николаевич предупредительно обернулся.— Как человек военный, я лишен возможности дать интервью.
— А если вопрос не политического характера? — запахнув коверкотовое пальто, помятое в легкой потасовке с полицией, она оборвала висевшую на нитке пуговицу и обезоруживающе улыбнулась.— И не военного?
— Тогда ничего не поделаешь, придется подчиниться. Слушаю вас, мадам.
— Я читала, что маршал обожает женщин. Это правда?
Стоявшие рядом французы встретили вопрос жизнерадостным смехом. Сотрудники советского полпредства, растерянно переглянувшись, полезли в машины.
— Боюсь, что так, прекрасная парижанка,— скрывая улыбку, Тухачевский слегка поклонился.— Но не судите слишком строго грешников вроде меня.
— Никогда в жизни! — просияла она, сразу похорошев.— На таких грешниках держится наш жалкий мир.
Репортаж (вместе со снимком маршала и интервью- ерши) появился в вечернем выпуске «Фигаро». Пространное описание церемонии встречи заключали следующие слова:
«Каюсь, ибо грешен,— с чарующей улыбкой признался мне синеглазый красавец маршал.— Но кто способен устоять перед шармом «парижанки»?
За утренним чаем в полпредстве на рю Гренель Потемкин подсунул газету Михаилу Николаевичу, отчеркнул ноготком нужный абзац и, сладострастно прищурясь, молвил:
— Гривуазно.
— Любопытная, однако, интерпретация,— хмыкнул Тухачевский, отставляя золоченую тарелку с гербом. Благодарю за угощение, Владимир Петрович. И почему «Фигаро»? Она назвалась из «Гаваса»?
— В «Гавас» пошло одно, сюда продала другое, если, конечно, не наврала. Тут это, знаете, водится... Но вы, дорогой мой, не огорчайтесь. Ничего страшного. Можно сказать, даже на пользу дела. Французов хлебом не корми, но дай изюминку. Сейчас популярность важна, как никогда. Главное — произвести впечатление на простых людей. Они здорово давят на правительство. Я очень рад, что послали именно вас.