— Извращенец?

Его глаза лихорадочно блестели.

— Вы проникли в нее тогда своим пенисом?

— Нет, нет, нет, нет.

— Заткни свою грязную пасть.

— Именно это я тогда и сделал.

— Сдержался?

— Нет, сбежал с чердака, и никогда больше туда не возвращался, а через какое-то время я слышал, что ее выгнали из школы, и что школьного инспектора отправили в отставку, и что они покинули город вместе, а еще позже моя бабушка сказала мне, что эту девочку, с которой я играл на чердаке, нашли мертвой в каких-то кустах в Тускалузе, убитой, сказала моя бабушка, дьявольски соблазненной, как твой дедушка, но только в кустах, а не в копии Голубого грота.

— Вы несете чепуху.

— Нет, сэр. Может, я немного и сочиняю, но не фантазирую для вашего удовольствия, сэр.

Да, то, что я вам рассказываю — я думаю, не фантазия. Я думаю, я только воображаю, что когда он поднял папку оттуда, где была его эрекция (возможно, тоже воображаемая), там было мокрое пятно. Воображаемое или нет, но следующее, что я подумал, или вообразил, это что теперь я по-настоящему способен волновать словами, хорошими и плохими, что теперь я по-настоящему способен писать, и что-то, что я буду писать, может быть и презираемо за свое висцеральное (органическое) содержание.

Я увидел — или вообразил — что он потерял свою накрахмаленность, и именно поэтому снова уронил папку на свой ненакрахмаленный белый халат, нацарапал несколько слов и сказал мне:

— Я только что сделал свою окончательную запись в вашей карте.

— Какую, скажите?

— «Застрял в пубертатном возрасте. Безнадежен».

*

Больше мы с ним не виделись, а когда я пересказывал Моизи это последнее интервью, конец которого я немножечко прифантазировал, она улыбнулась мне и заметила:

— По-моему, он занялся не своим делом, дорогой. У людей это часто бывает.

*

Один раз мне удалось убедить Лэнса взять меня с собой на гастроли его шоу на льду. Это было на следующий сезон после моего пребывания на островном курорте.

— Милый мой, с тобой это больше не повторится.

— Тогда возьми меня с собой.

— Как ты будешь кататься? На заднице?

— На твоей спине.

— У меня и без тебя хватает обезьян на спине.

Но я уговорил его, он взял меня той осенью на гастроли со своим шоу на льду и это привело к целому крещендо несчастий.

Менеджер этого шоу был белый, но темный, из Техаса, и панически боялся десегрегации.

— Лэнс, что ты делаешь с этим белокожим мальчиком?

— Это Божье дитя — не белый, а альбинос.

— У альбиносов розовые глаза.

— Это все сказки старой бабушки. Перед вами самый настоящий молодой альбинос с голубыми глазами.

— Покажи мне бумаги, подтверждающие, что он является негром-альбиносом, и тогда я разрешу ему жить в отеле вместе с тобой, Лэнс.

— Ну, босс, вы и даете, — сказал Лэнс с налетом угрозы в мурлыкающем голосе и с холодной усмешкой, — с каких пор неграм-альбиносам дают бумаги, чтобы вам их показывать? Даже я, продукт смешения рас, как вы это называете, не имею такой бумажки. У меня нет бумажки, чтобы доказать очевидное, но я докажу, что я живой негр на льду, я уйду из шоу, со всеми своими прыжками и вращениями в воздухе, нарушающими закон всемирного тяготения. Вы хотите давать гастроли без меня?

Лэнс выиграл первую битву, но прочие несчастья последовали по возрастающей.

Во всех отелях Лэнс и я жили в двухместном номере вместе с еще одним светлокожим негром из шоу, и с его громадной черной собакой, которую ему разрешили взять с собой после долгих препирательств. Темный менеджер каким-то образом сделал исключение — по всей видимости, потому, что громадная собака была черной, и ничего не утверждал, что она — альбинос.

Черная собака и ее хозяин были так привязаны друг к другу, что собака несла бессонную вахту у кровати хозяина, быстро и мягко дыша долгими осенними ночами.

Мы с Лэнсом спали, прижавшись друг к другу в нашей одноместной кровати, но однажды ночью, дело было в Кливленде, штат Огайо, Лэнс дал мне таблетку, чтобы я перестал говорить но сне. И этой ночью я встал пописать и ничего не соображая, вернулся из туалета и не понял, где наша кровать, а где не наша, повернул к той, что была не нашей, и натолкнулся на громадную черную собаку, мгновенно, прокусившую до костей обе моих лодыжки, как будто такой маленький альбинос, как я, мог атаковать или изнасиловать ее хозяина.

Лэнса мой крик поднял с кровати, как выстрел. Кровь текла, но мне так ударило в голову, что я и не думал об этом. Лэнс, однако, вызвал гостиничного доктора, который зашил мне раны. То есть специальной металлической штучкой, степлером, свел вместе края укусов на моих лодыжках.

— Черт, с меня хватит, завтра же полетишь домой.

Но я не полетел, не смог, я отказался выйти из машины, в которую Лэнс сунул меня, чтобы отвезти в аэропорт.

— Хорошо, малыш, но только учти, что когда неприятности начинаются, они уже не кончаются.