— О’кей, раз так, — прокричал Брейден, и его пуленепробиваемый автомобиль рванул вперед, сопровождаемый двумя полицейскими на мотоциклах с включенными сиренами, и он достиг Проекта раньше, чем Гевиннер успел дойти до фальшивого подъемного моста замка Пирсов.

Гевиннер догадывался, что вечером предстоит еще один разговор с братом, и подумал, что докажет свою смелость, спустившись для этого вниз. Однако случилось так, что Брейден и мамаша Пирс на вертолете улетели в столицу штата, чтобы появиться у смертного одра губернатора, неожиданно застреленного во время закладки краеугольного камня здания миссии «Верь в Бога».

Гевиннер получил эту информацию от дворецкого в большом нижнем зале.

— Здесь никого нет? — громко крикнул он.

— Я здесь, — откликнулась Вайолет из игровой комнаты.

Он нашел ее там — с высоким хрустальным шейкером и длинной серебряной ложкой, сделавшей уже немалое число коктейлей, очевидно, для одного человека — для нее самой.

— Я не поехала с Брейденом и мамашей Пирс, — сообщила она ему без особой нужды.

— Да? Почему?

— Потому что от этого винтокрыла у меня так кружится голова, что я не могу идти по прямой, когда выхожу из него. Это транспортное средство не для меня. Хочешь мартина?

— Это что, разновидность мартини?

— Это мартини, смешанный с абсентом, который в этой стране запрещен, но добрый старый сенатор Коннор провез его через таможню, наклеив на бутылки этикетки от рома, возвращаясь после переговоров с генералом Амалосом в Рио, как раз за несколько дней до того, как его хватила кондрашка в Лас-Вегасе.

Она произнесла все это так быстро и радостно, что можно было подумать, что она строила планы на Рождество, и Гевиннер, наконец, почувствовал себя дома, чего раньше не чувствовал.

— Ты не будешь возражать, если я сниму пиджак? — спросил он ее.

— Я не буду возражать, если ты снимешь с себя все.

— Так далеко заходить я не собираюсь, — ответил Гевиннер, снимая только пиджак.

Пока она охлаждала мартини, он жаловался на не по сезону высокую температуру в замке. Он сказал:

— Ты знаешь, замок всегда перетапливали, потому что у матери анемия и страсть крутить ручку регулирования температуры.

— Мне ли не знать, — сказала Вайолет. — Она ходит всегда в свитере из ангоры, как будто мерзнет, и все время крутит эту ручку системы терморегулирования.

— Может, она хочет выжарить нас отсюда.

— Это мысль, — согласилась Вайолет.

Ее следующее замечание было вроде как non sequitur[45].

— Эта комната, — сказала она, — не прослушивается. Библиотека прослушивается, и столовая тоже, и оранжерея. Эта комната тоже прослушивалась, но с подслушивающим устройством что-то случилось уже через несколько минут после того, как Брейден и мамаша Пирс покинули замок ce soil[46].

— Ты уверена в этом?

— Уверена, потому что я сама его испортили, можешь спокойно говорить на любую тему.

— О чем, в частности, ты бы хотела поговорить со мной?

— Извини, я на секундочку, — сказала она.

Она подошла к окну и открыла его, чтобы впустить голубя, к ноге которого резинкой был прикреплен клочок бумаги. Она сняла бумагу и быстро пробежала ее глазами, пока голубь ждал, переступая, то ли нервничая, то ли в нетерпении, на бильярдном столе.

Интуитивно Гевиннер решил, что происходящее — из тех событий, замечать которые не следует.

— Гм, — сказала Вайолет.

Она скатала бумажку в шарик, бросила его в коктейль и проглотила. Затем она оторвала листок от стопки бумаги для заметок, лежавшей на баре, и что-то на нем быстро нацарапала. Закончив писать, она свистнула голубю, который мгновенно перелетел к бару и протянул ей ногу для ответного послания.

Все это заняло не более минуты, и голубь улетел обратно в окно.

Вайолет выглядела скорее довольной, чем смущенной.

— Не понимаю, как мамаша Пирс может воображать, что я такая дура, что не соображаю, как она изо всей силы раскручивает брак твоего братца и Бейб. Я бы с таким удовольствием сдала ей Брейдена, что будь я избранный мировой судья или рукоположенный священник, я бы немедленно связала их узами священного брака. Но мне необходимо остаться в замке немножко подольше, у меня — своя миссия.

— Вайолет, — заметил Гевиннер, — ты не совсем обычная девушка.

— Спасибо, — сказала она, — ты тоже. Ох, извини, я не имела в виду девушку, я имела в виду — необычный.

— Откуда ты?

— Из давно прошедших времен, — последовал ее несколько загадочный ответ.

И она продолжила щебетать.

— Ночная гимнастика, — сказала она, — сделала мою кожу похожей на цветы орхидеи, и у меня забавное чувство, что когда Брейден поддается прелестям Бейб, он сам начинает походить на цветок орхидеи, потому что, по-моему, Бейб со своим стомпом и всем прочим напоминает человека, полученного слиянием целой футбольной команды. Интересно, почему мне так легко с тобою разговаривать?