Выход, однако, есть. Слава Баринов пишет из Сыктывкара, что живет в своё удовольствие. Через горьковского приятеля Михаила Марина он устроился в ТАСС собственным корреспондентом по республике Коми, имеет служебную машину, квартиру и это всего за пятнадцать информашек в месяц, которые делает «одной левой». Условие одно: высшее образование и членство в КПСС. Диплом МГУ у меня уже в кармане, осталось определиться с партией. В кандидаты приняли без разговоров… Но как время меняет жизнь! Пока шел кандидатский срок, из Комитета убрали Лобачёва, заменив его Бауновым. А тот помнит наш разговор. Он не выживает меня с работы, помня наказ обкома, но в партию-то может и не пустить.

И вот собрание. Секретарь парторганизации зачитывает решение бюро: «в связи с идеологической неустойчивостью отказать в приеме». Встает Виктор Плиско. Он тоже пришел в Комитет из «Северного рабочего» и давал мне рекомендацию и в кандидаты, и в члены КПСС. «Я прошу прощения у бюро и собрания за те слова, что написал в рекомендации. Я отзываю её».

Дальнейшее обсуждение кандидата теряет смысл, ибо по Уставу мне уже не хватает количества рекомендаций. После собрания спрашиваю Кима Майорова:

– Что там было на бюро?

– Баунов не велел принимать «идеологического путаника». Остальные подчинились.

– Ты тоже?

Ким, родственная, вроде, душа, с которым мы вместе столько сделали передач для циклов, придуманных Бариновым, явно стушевался от вопроса:

– Ты же понимаешь…

На заседании приемной комиссии райкома партии старики задали с пяток вопросов, на которые я легко ответил, и решили вернуть дело на новое рассмотрение, разумеется, если добуду новую рекомендацию вместо отозванной.

Александр Соколов, главный редактор, второе лицо на радио не устрашился пойти против мнения председателя Комитета, написал блестящую рекомендацию. Вызывают на заседание бюро парторганизации:

– Вы признаете критику вашего литературного творчества? – спрашивает секретарь.

– И не только литературного, – добавляет Баунов.

Наверно проще было бы сказать: «Да, конечно признаю и перед лицом товарищей осуждаю себя за взгляды, обязуясь в корне их исправить». Но я другой человек.

– Кое-что, – говорю, – в газетах написано верно. Но в целом абсолютно предвзятое мнение, с которым не могу согласиться.

– Тогда мы не можем согласиться с приемом вас в наши ряды, – сказал за всех Баунов.

– Я подавал заявление о приеме в партию, а не ваши ряды, Герман Васильевич. И прошу бюро, чтобы вопрос был рассмотрен на собрании.

Однако собрание прошло под диктовку председателя Комитета. Его поддержали даже некоторые из тех, на кого я рассчитывал. Против не выступали, а втихую проголосовали так, как хотел Баунов.

Видимо, это был какой-то неприятный прецедент для райкома и обкома партии. Заявление опять завернули на рассмотрение собрания. И так было семь раз! Зав орготделом обкома Владимир Попов, позже ставший Министром коммунального хозяйства РСФСР, смеялся тогда:

– С повесткой дня партсобраний телерадиокомитета всё ясно: прием Ионова в партию.

Последнее собрание в конце 1969 года помню, как сейчас. Зачитано очередное решение бюро: «не рекомендуем». А дальше встает молодая, цветущая красавица Татьяна Троицкая из редакции вещания для молодежи. Мы с ней учились на параллельных курсах в МГУ, только она на факультете журналистики:

– Кого вы, позвольте спросить, не рекомендуете принимать? Человека, который работает с пятнадцати лет, прошел школу журналистики, начиная с районки, делает лучшие в комитете передачи, пишет книги? А что делаете вы? – И у Татьяны задрожал голос от напряжения. Ведь она бросала вызов злопамятному человеку, понимая, что он ей этого никогда не простит. Позже так и случилось: Татьяну уволили по сокращению штатов.

Следом, плача в голос, выступила Анна Андреевна Гагуева, которую в своё время я сменил в качестве редактора литературно-музыкального вещания.

– Я все время подчинялась решениям бюро, а сейчас понимаю: вы просто завидуете Володе. Никого из вас не печатают в журналах, никто из вас не издает книги и не делает таких передач. А черная зависть – разве это причина не принимать человека в партию? Извините меня, Герман Васильевич, но сегодня я проголосую не как вам хочется. И никаких тайных голосований вы сегодня не устроите. Пусть все видят: у кого что на совести.

Почему-то со срывом голоса говорили и другие. Получился вселенский плач, а не партийное собрание. В итоге только трое проголосовали против – Баунов, Майоров и Леха Горохов, разбитной парняга из редакции последних известий. Ну, этот-то знал, зачем я вступаю в партию и предупреждал, что другим не скажет, но и мне делать карьеру не даст.

Баринова к этому времени перевели из Сыктывкара в Иваново. На свое место в Коми он устроил Владимира Лебедева, с которым когда-то учился в одной группе Горьковского речного училища. На радио он заведовал сельхозредакцией, журналистом был средней руки, но парнем весьма компанейским и мастером монтажа шутейных интервью. Теперь была моя очередь перехода в ТАСС. Во всяком случае, такую задачу ставил перед собой Славка. И она не была неразрешимой, поскольку Баринов по работе тесно сошелся с секретарем Главной редакции союзной информации ТАСС Владимиром Беляевым, ведавшим корреспондентской сетью по России. Мне же оставалось преодолеть ещё одно препятствие – получить нормальную служебную характеристику. Баунов такую не даст. В обкоме, если узнают, что ухожу, тоже по головке не погладят. Скажут, били-били парня, а теперь благословляем на работу в ТАСС, который «уполномочен заявить»? Нет уж, пусть сидит на месте.