Шрифт:
Конечно, если ты еще не задвинул свою идею с валуном,вставил другой. А мы как считали, так и считаем: это просто чистоплюйство.
Похоже, один из голосов — папаша. А другой — Кип Флемиш.
Два идиота. Два предателя. Поменялись между собой женами, бросили выменянных жен, вместе сбежали в Калифорнию. Кто они — геи, что ли? Или просто свингеры [2] ? Геи-свингеры? Папа и Кип в его голове признали свои прегрешения, и все трое договорились: он их прощает за то, что они, возможно, геи-свингеры и не пришли за него болеть на «Гонках юных автоконструкторов» [3] , только мама пришла… короче, он их простил, а они взамен помогут дельным мужским советом.
2
Свингеры — любители свободной любви, практикующие обмен половыми партнерами и/или партнершами.
3
Соревнования, которые проводятся в США с 1934 г. под названием «Дерби ящиков из-под мыла». Дети самостоятельно конструируют «автомобили» без моторов и съезжают на них с горки.
Он хочет, чтоб было красиво.
Папин голос. Похоже, папа хоть в чем-то его понимает.
Красиво? — голос Кипа. — Ну и ну… Я бы так не сказал.
Сквозь сияние дня промелькнула красная птица. Кардинал.
Удивительно. Просто удивительно. Он же молодой. Пятьдесят три года. Ему уже не суждено обратиться к стране с речью о сострадании. А спуститься на байдарке вниз по Миссисипи? А поселиться в домике у ручья под сенью ив, вместе с двумя хипушками из сувенирной лавки, где Аллен купил ему коллекцию окаменелостей? 68-й год, поездка в Озарк, Аллен — его отчим — в дурацких очках-«консервах»… Одна хипушка говорит, что из него, Эбера, вырастет кайфовый чувак: «Обязательно позвони мне, когда станешь совсем большой!» И хипушки, почти сцепляясь медными кудрями, захихикали, заранее предвкушая его кайфовость. Но это так и не…
Почему-то так и не…
Его учительница, сестра Вэл, говорила: «Может, попробуешь стать следующим Дж. Ф. К.?» И он выдвинул свою кандидатуру в президенты класса. Аллен купил ему пластиковую шляпу-канотье. Они вооружились фломастерами, вместе вывели на ленте шляпы красивые буквы: ЭБЕР ЗНАЧИТ УСПЕХ! Это спереди, а сзади: ЭБЕР — ПРОСТО БЛЕСК! Аллен помог ему записать кассету. Кассету с короткой речью. Куда-то съездил, размножил запись в тридцати экземплярах: «Для раздачи избирателям».
«У тебя хорошая программа, — сказал Аллен. — Ты блестящий оратор. Своего добьешься».
И он добился. Победил на выборах. И Аллен устроил в его честь прием. Ужин с пиццей. Пришли все ребята из класса.
Ох, Аллен.
Не было человека добрее. Аллен водил его на плавание. И в кружок декупажа. А как терпеливо вычесывал ему волосы в тот день, когда он принес из школы вшей. Ни разу грубого слова не сказал… и так далее, и тому подобное.
Но только пока не начались страды. Страдания. Проклятье. Все чаще и чаще слова. Мимо. Все чаще и чаще он говорит не что хотит.
Не то, что хочет.
Когда начались страдания, Аллен словно белены объелся. Выдавал такое, чего ни в коем случае нельзя говорить. Срывался на ком угодно, без разбора: на маме, на Эбере, на рассыльном, который привозил бутилированную воду. Из застенчивого тихони, который всегда ободряюще похлопывал тебя по плечу, превратился в иссохшего бледного дистрофика на кровати, выкрикивающего «Паскуда!»
Причем с каким-то странным акцентом — получалось «Пашкуда!»
Когда Аллен в первый раз выкрикнул «Пашкуда!», был смешной момент — они с мамой переглянулись, не понимая, кого из них обозвали «пашкудой». Но Аллен повторил, разъяснил: «Пашкуды!»
Очевидно, он подразумевал их обоих. Какое облегчение.
Обхохотаться можно.
Черт, сколько он уже здесь торчит? Шевелись, пока весло.
Пока светло.
Я уж и не знала, что теперь делать. Не стану лукавить. Но он все уладил.
Взял все на себя.
Ничего удивительного: он всегда так поступал.
Именно-именно.
А это голоса Джоди и Томми.
Привет, дети.
Сегодня великий день.
В смысле, да, конечно, как было бы хорошо, если бы мы смогли попрощаться с ним, как полагается.
Но какой ценой?!
Именно. И он это осознал, понимаешь?
Наш отец. Так поступают отцы.
Отцы облегчают бремя своих родных и любимых.
Оберегают родных и любимых от тягостного зрелища последних дней, которое может врезаться в память на всю жизнь.
Скоро Аллен превратился в ЭТО. И никто никого не посмел бы упрекнуть за попытки держаться от ЭТОГО подальше. Иногда они с мамой прятались на кухне, прижавшись друг к дружке. Боялись прогневать ЭТО. Даже ЭТО понимало условия сделки. Приносишь, ступая маленькими шажками, стакан воды, ставишь на тумбочку, спрашиваешь, вежливо-вежливо: «Еще что-нибудь, Аллен?» И читаешь мысли ЭТОГО: «Люди, столько лет я делал вам только хорошее, а теперь я просто ЭТО?» Иногда другой Аллен, добрый, выглядывал изнутри, говорил беззвучно, одними глазами: «Послушай, уходи отсюда, пожалуйста, уходи, я еле сдерживаюсь, не хочу обзывать тебя Пашкудой!»