Что касается бытовых ссор в китайских семьях — это одна из основных и наиболее известных во всем мире особенностей китайцев. Если посмотреть на японца, перед вами свинья свиньей, зато трое японцев — это дракон. Коллективный дух японцев делает Японию непобедимой. В сражении китайцам никогда не победить японцев, в бизнесе их тоже не обойти. Взять хотя бы Тайбэй. Скажем, трое японцев занимаются бизнесом: «Сегодня заработаешь ты — завтра заработаю я». В бизнесе особенно ярко проявляется безобразие китайцев: «Ты продаешь за пятьдесят — я продам за сорок, ты продаешь за тридцать — я продам за двадцать». Каждый китаец в отдельности — это дракон. Если китаец говорит, уста его возвещают истину, на небе он одним дуновением способен погасить солнце, на земле умело управляет страной и может навести порядок во всем мире. Вне коллектива — к примеру, в научной лаборатории, на экзамене, в ситуации, где ему не приходится взаимодействовать с другими, — китаец достигает великолепных результатов. Однако трое китайцев, собравшихся вместе, — это три дракона в одной комнате, и получается свинья, змея или даже кое-что похуже. Поэтому больше всего китайцы преуспели в распрях. Где китайцы — там распри, китайцы вечно разъединены, как будто их телам не достает особых клеток — клеток солидарности, поэтому, по мнению иностранцев, китайцам неведомо единство. Мне остается только сказать: «А знаете ли вы, что это означает: китайцы не знают единства? Это означает, что есть Бог на свете! Население Китая — миллиард человек, и, если объединятся воедино все эти десятки и сотни тысяч и сердца их будут биться в унисон, сможете ли вы это выдержать? Бог жалеет вас, потому и не допускает объединения китайцев». Говорю, а у самого сердце разрывается.

Китайцы не просто не сплоченный народ. Для их разобщенности есть серьезные основания — любой из присутствующих здесь мог бы целую книгу написать об этом. У вас есть собственный пример перед глазами: как вы сами знаете, членов китайской эмигрантской общины можно разделить как минимум на 365 групп, и все они мечтают погубить друг друга. Китайцы говорят: «Один монах несет на коромысле питьевую воду, два монаха вместе несут питьевую воду, у трех монахов питьевой воды нет». Что толку в большом количестве людей? Китайцы совершенно не понимают важности сотрудничества. Вот вы говорите, что они хоть и не понимают этого, но при всем при том могут написать книгу о важности объединения.

Когда я в прошлый раз приезжал в США (в 1981 году), я жил в доме своего университетского приятеля, и у нас состоялся проникновенный разговор о том, как спасти родину от гибели. На следующий день я сказал, что мне нужно съездить к некоему человеку. Только мой товарищ услышал это имя, глаза его недобро блеснули. Я попросил проводить меня, он отказался: «Нет, иди сам». Мой приятель, я и этот третий вместе учились в американском университете, приехали из одной и той же страны, но почему-то один не выносит другого! Рассудок бессилен это понять! Так что междоусобные распри китайцев — наша общеизвестная особенность. Вы, живя в США, даже чаще с этим встречаетесь.

Кто самые жестокие и суровые люди во всем Китае? Не иностранцы, а китайцы. Кто распродает страну? Тоже не иностранцы, а китайцы. Кто больше всех клевещет на Китай? Не иностранцы, а китайцы.

В Малайзии случилась такая история: два приятеля работали на предприятии по добыче полезных ископаемых, один из них написал донос на некоего человека, причем очень серьезный; при расследовании выяснилось, что доноситель был из круга старых друзей: они все вместе приехали из Китая и основали предприятие. Приятели спросили у него, почему он так подло поступил. Тот ответил: «Дело делом, но все вы сейчас важные птицы, а у меня работа не ладится, на кого же мне доносить, если не на вас?» Так что китайцев «подвергают чисткам» китайцы же. В такой большой стране, как, например, США, человек — словно капля в море, кто узнает, что он незаконно въехал в страну? Но вот если на него донесут… А кто донесет? Его товарищ китаец и донесет.

Многие друзья говорили мне: если твой прямой начальник китаец, нужно проявлять особую осторожность, он не только не повысит тебя, но при сокращении избавится от тебя в первую очередь, потому что ему нужно «продемонстрировать», что он «бескорыстен»: не преследует личных интересов. Разве можно сравнить нас с евреями? Мне часто приходилось слышать: «Мы, как евреи, такие же трудолюбивые». В газетах говорят: в израильском кнессете разногласия, у них три человека — три мнения. Но они сумели подавить распри. Приняв решение, все его придерживаются и, несмотря на споры и смуту, сражаются плечом к плечу. Даже окруженные со всех сторон врагами, они проводят выборы! В Китае три человека — тоже три мнения, однако от Израиля нас отличает то, что китайцы, приняв решение, идут в трех разных направлениях. К примеру, один предлагает поехать в Нью-Йорк, другой — в Сан-Франциско. Проголосовали — решили ехать в Нью-Йорк. Если бы это были израильтяне, вероятно, они бы туда и поехали. Но если это китайцы… хм… «Ты поезжай в Нью-Йорк, а мне нужна свобода, так что я — в Сан-Франциско». В одном британском фильме дети поспорили: одни хотели лазать по деревьям, другие — плавать, шумели что есть мочи, потом надумали голосовать, проголосовали и решили: будем лазать по деревьям. Меня это восхитило: демократия — это не формальность, это часть жизни. Наша демократия — «показательная»: во время голосования большие чиновники фотографируются, чтобы продемонстрировать, что они снисходят до принятия новой должности. Демократия не стала частью их жизни, она стала частью их шоу.

То, что китайцы не умеют объединяться, их междоусобные распри — врожденный порок. Но дело не в природе китайцев, а в том, что в китайской культуре есть самовысеивающийся вирус, который проявляется в критические минуты и лишает нас способности к самоконтролю. Мы ясно сознаем, что сами развязываем междоусобные войны, — и все равно воюем. Если котел лопнет — ну и что, пусть все будут голодными, небо обрушится — ничего, тот, кто ростом повыше, сможет его поднять.

Под влиянием «философии междоусобных войн» у нас, китайцев, выработалось особое поведение: «Умру, но не признаю ошибку». Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы китайцы признавали свои ошибки? Если вы услышите, как китаец говорит: «Это по моей вине», — радуйтесь за нацию. Когда моя дочь была маленькой, я как-то раз шлепнул ее, оказалось — напрасно, она сильно плакала, я мучился, думал, какая она маленькая и беспомощная, может рассчитывать только на отца и мать, а они вдруг рассердились на нее, как это страшно. Я обнял ее и сказал: «Прости меня, папа ошибся, папа ошибся, обещаю больше так не делать, хорошая девочка, прости папу». Она долго не могла успокоиться. После этого случая у меня долго болела душа, но, признаюсь, я был очень горд собой: я смог признать ошибку.

Китайцы не привыкли признавать свои ошибки, наоборот, у них всегда наготове тысяча уловок, лишь бы скрыть их. Пословица говорит: «Закрой двери — обдумай ошибки». Чьи же это ошибки? Только чужие!

Когда я преподавал, мои студенты вели по моей просьбе личные дневники: оценивали критически свое поведение за прошедшую неделю. Вот какую самокритику мне приходилось читать: «Сегодня меня обманул такой-то. Я так хорошо к нему относился, из-за моей доброты он меня и обманул». Тогда я читал «самокритику» другой стороны — тоже говорит, что был слишком доверчив. Каждый в своей «самокритике» полагает, что он слишком добр, кто же тогда не добр? Мы не умеем признавать свои ошибки — утратили эту способность. Итак, мы их и не признаем, зато мы их допускаем. Ведь это заблуждение, что если мы не признаем ошибок, то мы их и не делаем. Для того чтобы скрыть ошибку, китайцам приходится прикладывать большие усилия, и они совершают еще больше проступков, чтобы доказать, что первая ошибка вовсе не была ошибкой. Китайцы любят громкие и пустые слова, часто говорят неправду, еще больше они любят слова ехидные, злые и ядовитые. Мы без конца хвастаем, что китайская нация — сильная и могучая, что китайская традиционная культура способна пустить корни во всем мире. Но этого не происходит, и все оборачивается хвастовством и пустословием.

Не буду приводить примеры лжи и наговоров, а вот яд китайского слова не скроешь. За рубежом супруги ласково называют друг друга «дорогой», «любимый», а китайские семьи изобрели ругательство: «чтоб тебя убили тысячей ножей». При обсуждении политики или, скажем, в ситуации, когда люди борются за свои права, ядовитые слова и вовсе текут нескончаемым потоком, заставляя других удивляться, почему китайцы такие злые и подлые.

Один из моих друзей писал рыцарские романы, потом ушел в бизнес. Как-то раз мы встретились на улице, он сказал: «Разве тут разбогатеешь? В самую пору вешаться!» Я поинтересовался, почему он разорился, и он сказал: «Ты не знаешь, что такое общаться со всеми этими коммерсантами: говоришь, говоришь, но все равно не понимаешь, что они имеют в виду». Многие мои товарищи говорят: «Очень трудно общаться с китайцами, проговоришь с ними полдня, но все равно непонятно, что у них на уме». Я отвечаю: «Что тут странного? Китаец и сам не знает, что на душе у его друга, — что уж говорить о вас, иностранцах». Спросишь его: «Ты поел?» Он скажет: «Поел!» — а у самого желудок урчит от голода.