– Что ж тут непонятного? Если, допустим, ты знала Бахтина, а он сначала убил одного твоего сына, а потом другой твой сын снова проторит ему дорожку в тюрьму, то это прекрасный сюжет для романа или пьесы. Куча совпадений, как и положено в классической мелодраме. Вот я и говорю, что забавно вышло бы, как в кино. И знаешь, мамуля, мне кажется, что ты его знала.

– Да с чего ты взял?!

В голосе матери явственно слышалась паника, и это не укрылось от внимательного слуха Руслана.

– Ни с чего, – он мягко улыбнулся, обнял мать за плечи, – просто предположил. А ты уже и переполошилась. Так что, не знакома ты с Бахтиным?

– Я же сказала – нет!

Теперь к панике примешалось и раздражение, и этот эмоциональный «компот» все сильнее пробуждал интерес Руслана. Что-то тут не так. Ну-ка поднажмем посильнее, посмотрим, что получится.

– Ну нет – так и нет. Впрочем, ты, может быть, забыла. Вы когда-то встречались, но много лет назад, ты просто не помнишь его. Ты же много работала, много разъезжала по области, то слеты, то активы, то совещания, то конференции, то обмен опытом. Разве упомнишь всех, с кем встречаешься? Я Бахтина найду, он сейчас в Кемерове обитает, да и спрошу у него. Ты его забыла, а он тебя, может быть, и помнит.

Он слишком увлекся, разыгрывая из себя следователя на допросе, и не заметил, как перешагнул ту черту, за которой сын и мать перестают быть родными людьми и превращаются в непримиримых врагов. Глаза Ольги Андреевны смотрели на него с ледяной ненавистью.

– Я запрещаю тебе. Ты слышишь, Руслан? Я запрещаю тебе так думать и так говорить. И не смей больше копаться в прошлом.

Мать вышла из комнаты, хлопнув дверью. Руслан с усмешкой глядел на выкрашенную белой масляной краской дверь. Она ему запрещает! До чего все-таки смешными бывают люди, думают, что могут кому-то что-то запретить исключительно силой своего авторитета. Запретить можно только силой принуждения, не выполнишь – накажут. Пример тому – Уголовный кодекс, где четко перечислено все, что делать нельзя, а если нарушишь запрет и сделаешь – тебя посадят. Вот это действительно запрет. А когда вот так, голословно, уповая на собственную родительскую власть… Глупо. Неужели мама в самом деле думает, что если она скажет Руслану: «Не смей», то он и не посмеет? Ему скоро 23 исполнится, он давно живет один, далеко от матери, сам зарабатывает, сам себя содержит, его статью уже в Москве напечатали, в самом популярном и любимом в народе журнале, а она все еще считает его ребенком, которому можно что-то запретить. Смешно!

Петр Степанович Дыбейко по-прежнему оставался для Руслана дядей Петей, хотя и занимал уже должность заместителя начальника городского отдела милиции в Камышове. В свои тридцать шесть лет он не только основательно расплылся, но и обрел некую важность и даже вальяжность, которые, правда, легко слетали с его широкого лица, как только дело касалось не службы, а личных отношений.

– Здорово, здорово, – юношеским тенорком приговаривал он, обнимая Руслана и похлопывая его по спине. – Ты, говорят, статью какую-то написал? Сам-то я не прочел, а вокруг все гудят, обсуждают твой успех.

– Да так, ерунда, – скромно потупился Руслан.

– Как же ерунда? – возмутился Дыбейко. – Ничего не ерунда, ты дурака-то не валяй. Такой журнал! Его, считай, в каждом доме читают. Ну а с главным твоим вопросом как, двигается дело? Или ты забросил это?

– Не забросил. Просто рано было. А теперь, я думаю, можно вплотную им заняться. Дядя Петя, у меня к вам вопрос… необычный немножко. Можно?

– Валяй, – разрешил Петр Степанович.

– Вы не знаете, кто мой отец?

Широкое лицо Дыбейко не выразило ни удивления, ни возмущения. Можно подумать, он всю жизнь только и ждал этого вопроса, уже и ответ заранее приготовил. Но это, конечно же, было не так, просто Петр Степанович давно научился владеть собой и эмоций, даже самых невинных, наружу не выплескивать. Единственной реакцией на неожиданный вопрос было всего лишь несколько секунд молчания.

– А мама твоя что говорит? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ничего не говорит.

– Ясное дело. Тогда я по-другому спрошу: тебе сколько лет? Двадцать два?

– Точно.

– И что же ты, впервые за двадцать два года этим вопросом заинтересовался? Не верю. И не поверю никогда.

– Дядя Петя, ну какая разница, интересовался я этим раньше или нет? Важен результат: есть вопрос, ответ на который я хочу знать. Так вы знаете, от кого меня мама родила, или не знаете?

– Не знаю, – покачал головой Дыбейко, – вот ей-крест, не знаю. Но меня беспокоит твой внезапный интерес. Что случилось, Руслан? Почему ты вдруг заговорил об этом? Мишкиного отца ты, как я помню, сам нашел, а своего и не пытался искать. Или пытался, но мне не говорил?

– Не пытался, – признался Руслан. – Я как Мишкина отца, Колотырина этого, увидел, так испугался, что мой может оказаться таким же или еще хуже. На фига он мне сдался в таком случае? Ни мне отец, ни маме муж, только позор один и мучения.

– Резонно, – согласился Петр Степанович. – А теперь что же? Перестал бояться? Или как?

– А теперь я кое о чем подумал, кое-что прикинул и пришел к выводу, что если бы мой отец был вторым Колотыриным, то маму никогда не выбрали бы парторгом и по работе в исполкоме не двигали бы. Получалось бы, что она двух детей пригуляла случайным образом неизвестно от кого. Как же она может быть образцом моральной устойчивости?

– И это резонно, – снова кивнул Дыбейко. – И дальше что? Ты решил выяснить, кто этот большой начальник и не поможет ли он тебе в твоих поисках?

Проницательность дяди Пети всегда удивляла Руслана. С виду эдакий увалень, поперек себя шире, кажется – не только живот, но и мозги жиром обросли, ан нет, вглубь глядит и самую сердцевину дела видит. Руслану даже как-то не по себе стало.

– У меня, собственно, две идеи на этот счет, – несмело начал он.

– Ну-ка, ну-ка, послушаем, – подбодрил его дядя Петя. – Да не мнись ты, говори, чего уж теперь стесняться.