— Но я же звоню! Ты не станешь отрицать, что я регулярно даю о себе знать по телефону.

— Ты звонишь, когда пьяная, Шеба. — Я прикрываю глаза рукой. — В стельку пьяная. Ты помнишь хоть, что, позвонив в последний раз, ты предлагала мне жениться на тебе?

— И что ты ответил?

— Что побегу разведусь со Старлой и сразу женюсь на тебе.

— У вас со Старлой ненастоящий брак. И всегда был ненастоящий.

— Есть документы, могу доказать.

— У вас была фиктивная любовь. Это хуже, чем фиктивный брак, — говорит она жестко, резко. — И теперь ты живешь фиктивной жизнью.

— Хватит валять дурака, Шеба. Можно подумать, ты приехала, чтобы наладить мою личную жизнь. Знаешь, до твоего приезда я чувствовал себя чарлстонской знаменитостью.

— Никто из моих друзей в Голливуде даже не слышал о тебе.

— Это те самые друзья, которые не звонят твоему агенту?

— Те самые.

— Тебя дважды номинировали на приз Академии как лучшую актрису. Ты получила «Оскар» за лучшую роль второго плана. Это блестящая карьера.

— Но как лучшей актрисе мне ничего не дали. А номинация — это пшик. Все равно как спать со стажером или осветителем, а не с режиссером.

— Ну, с режиссерами у тебя все в порядке.

— Замужем была за четырьмя, — улыбается она. — А спала со всеми.

— Можно будет это процитировать? — Я тянусь к печатной машинке.

— Конечно нет.

— Хорошо, Шеба. Я прошу от тебя немногого. Поделись со мной свежими сплетнями и новыми слухами, чтобы я мог разделаться с воскресной колонкой, а потом мы свалим отсюда и напьемся с друзьями.

— Ха! Ты меня используешь. Эксплуатируешь мою всемирную славу.

— Меня обижают твои подозрения. — Я опускаю пальцы на клавиши.

— Никто еще не знает о моем разводе с Троем Шпрингером. Это сногсшибательная новость.

— Он был твоим четвертым или пятым мужем? — уточняю я, уже печатая.

— Откуда у тебя такое пристрастие к цифрам?

— Люблю точность. Среди журналистов и репортеров это часто встречается. Почему ты развелась с Троем? Журнал «Пипл» назвал его одним из самых красивых мужчин Голливуда.

— Я купила вибратор. У него более выраженная индивидуальность. И со своими обязанностями он справляется гораздо лучше.

— Дай объяснение, которое можно напечатать в семейной газете.

— Не сошлись характерами, особенно после того, как я застала его в горячей ванне — он трахал какую-то малышку.

— Ты сочла это дурным предзнаменованием?

— Да, в то время я как раз пыталась забеременеть.

— Можешь вспомнить всех своих мужей по именам?

— Я даже в лицо не всех помню.

— Самый ужасный человек, которого ты встречала в Голливуде?

— Карл Седжвик, мой первый муж, — отвечает она без раздумий.

— А самый лучший?

— Карл Седжвик. Вот какой он обманчивый и противоречивый, этот Голливуд.

— Что тебя поддерживает в жизни?

— Вера в то, что в один прекрасный день я получу самую лучшую роль, какой не было ни у одной американской актрисы.

— Что тебе помогает не сойти с ума, пока ты ждешь этой роли?

— Большие члены. Хорошая выпивка. Короче говоря, широкий выбор лекарственных средств.

— В Чарлстоне можно найти ликер.

— Мартини лучше, когда слушаешь, как волны Тихого океана разбиваются внизу о скалы.

— Можно написать о твоих любимых лекарственных средствах?

— Разумеется, нет!

— По чему ты больше всего скучаешь? Я имею в виду Чарлстон.

— Скучаю по школьным друзьям, Лео. Скучаю по девочке, которой была, когда приехала в этот город.

— Отчего?

— Оттого что в то время я еще не успела испортить свою жизнь. Думаю, тогда я была хорошая. А ты как думаешь, Лео?

Я смотрю на нее и вижу ту исчезнувшую девочку, о которой она говорит.

— Я никогда не встречал другой такой девушки, как ты, Шеба. Ни до, ни после.

Когда я смотрю на нее, журналист во мне борется с мальчишкой, который стал первым другом Шебы в этом городе. Журналист — человек хладнокровный, беззаветно преданный своей профессии, ему платят за то, чтобы он наблюдал жизненные драмы, а не участвовал в них. Я всегда держу наготове записную книжку. Моя тема — отчужденность. Когда я наблюдаю, как Шеба открывает свою душевную боль, я оплакиваю не только ту девочку, с которой когда-то познакомился, но и того мальчика, что шел с коробкой вафель через улицу поздравить с новосельем двух хлебнувших лиха близнецов. Став репортером, я потушил в себе тот огонь, который мальчик ценил как проявление человечности. Я могу объективно судить о жизни Шебы, но утратил способность анализировать свою. Шеба продолжала говорить с пугающей откровенностью — раньше я не замечал в ней такого.