— Эй, вы там! — кричу я. — Надеюсь, вы добрый грабитель, не какой-нибудь Чарльз Мэнсон! [66]

В ответ раздается звонкий смех Молли, который ни с чьим не спутаешь, и я испытываю облегчение оттого, что она еще способна смеяться. Поднимаюсь по лестнице и застаю ее в одном из кожаных кресел, откуда открывается вид на крыши Чарлстона. Я считаю себя счастливчиком: из моих окон виден и шпиль Святого Михаила, и шпиль Святого Филиппа.

— Можно мне переодеться в домашнее? — спрашиваю я.

— Конечно, ты ведь у себя дома, — улыбается она.

— Как ты относишься к костюму, в котором меня мать родила?

— Он может придать изюминку этому вечеру, — говорит Молли и снова смеется своим чудесным звонким смехом, от которого обрывается сердце.

— Надеюсь, ты налила себе вина.

— Прикончила открытую бутылку и собираюсь открыть вторую.

— Почему мы тут, в Чарлстоне, так много пьем? — Я наливаю себе глоток «Хеннесси».

— Потому что мы живые люди. И чем мы старше становимся, тем человечнее. А чем человечнее мы становимся, тем острее чувствуем боль. Я устроила сегодня безобразную сцену?

— Незабываемую, скажем так.

— Что было после моего ухода? Страшно услышать, но интересно.

— Чэд истек кровью на руках у своей сестры. Фрейзер была подобна Деве Марии в сцене снятия с креста. Прежде чем испустить дух, Чэд посмотрел на меня и сказал: «Лео, ты есть тот камешек, на котором воздвигну я церковь свою». Айк и Бетти сели в патрульную машину и колесят по городу в поисках убийцы. К югу от Брод-стрит рыщут сыщики.

— А если серьезно?

Я сажусь в кресло рядом с ней. Мы глядим в арочное окно на городские крыши, которые следуют друг за другом, пока на их пути не вырастает шпиль Святого Михаила.

— У тебя отличный удар. Сначала нам показалось даже, что ты сломала Чэду нос. Как ты сама понимаешь, он не любит, когда его публично унижают. Он отрицал, что у него рыльце в пуху. Утверждал, что ты свихнулась. Но есть и хорошая новость: на следующей неделе он займется твоим здоровьем, отправит на обследование. Так что впереди у тебя лечение электрошоком и обитая войлоком палата.

— Он так и сказал?

— Нет, но это вытекает из его слов.

— Он поехал к врачу?

— Не знаю. Куда-то поехал. Очень быстро.

— Наверное, к своей бразильской сучке, как ты думаешь?

— Адреса он не сообщил.

— Когда ты узнал обо всем? — спрашивает Молли, не глядя на меня.

— Некорректный вопрос. Я ведь газетчик. Ко мне стекаются все слухи, проверенные и нет. Мэр Райли наряжается в женское платье на заседания городского совета. Глава Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения сделал операцию по смене пола. Твой отец открыл публичный дом. Все это мне приходилось слышать, честное слово.

— Сара Эллен Дженкинс видела, как ты вчера заходил к Чэду на работу. — Молли смотрит на меня довольно сердито, и я понимаю, что мне следует поменять тактику. — Вы обсуждали эту тему?

— Я поделился с ним слухами, которые дошли до меня.

— Почему ты не пришел ко мне? Мы с тобой куда большие друзья, чем вы с Чэдом. Или я ошибаюсь?

— Истину глаголешь.

— Ты никогда не любил Чэда.

— Не совсем так, — защищаюсь я. — Просто я не сразу к нему привык.

— Вот как?

— Он засранец. Это наследственная черта, которая у них в роду передается по мужской линии. И все же он не признался, что у него есть кто-то на стороне.

— Ты видел эту бразильскую девчонку?

Я киваю с неохотой.

— И как она? Хорошенькая?

— У нее прекрасные густые усы. Очень симпатично прикрывают заячью губу. А вот протезы ей стоит заменить. Изо рта у нее пахнет как от кучи креветок, которые месяц пролежали на солнцепеке.

— Неужели так хороша?

— Я даже пожалел, что не родился в Бразилии.

Она бьет меня по руке, мы смеемся. Потом снова смотрим на белый шпиль и слушаем полночные удары колокола Святого Михаила. Молли подвигается влево и щекочет голой ступней мне лодыжку. От прикосновения ее кожи к моей я вздрагиваю.

— Помнишь, как мы танцевали в пятницу? — спрашивает она.

— Нет, — вру я.

— Помнишь, как мы спрятались ото всех и целовались?

— Нет, — снова вру я.

— Шеба видела. Считает, что мы очень неплохо целовались.

— Пьяный я был. Ни фига не помню.