— Мы недавно начали издавать в Союзе Эрнеста Хемингуэя, — кивнул Микоян. — Никита Сергеевич тоже считает, что талант важнее гражданства. Хоть Хем и родился в Америке, но его роман о войне «Прощай, оружие!» — это блестящий пример гуманизма и желания противостоять милитаризации мира.

Фидель понимающе улыбнулся, коснувшись своей густой бороды.

— Мы бы хотели также, чтобы мир не вооружался. Но пока что мы видим обратное. Особенно по отношению к молодым странам, которые, как, скажем, Куба, хотят быть свободными. Почему Америка провозгласила свободу своей главной государственной идеей, но при этом не желает считаться с другими странами, силой и хитростью подавляет их независимость, а ведь и они тоже имеют право на свободу?

— Американцы, увидев наши реформы, пришли в ужас. Они почувствовали, что потеряли бизнес на Кубе. Если мы не сделаем рывка за ближайшие год-полтора, нас сомнут, — безапелляционно заявляет Че и вспоминает цитату из классиков марксизма: политика следует за экономикой, но не наоборот.

— Американские владельцы игорных домов и казино, для которых Куба была вторым Лас-Вегасом, кубинская буржуазия, эмигрировавшая в США, все еще сохранили свое могущество и даже свою организационную структуру, — продолжает рассуждать вслух Че Гевара. — Они будут давить на американских политиков, чтобы реставрировать на Кубе прежний режим.

Микоян выслушивает горячую речь Че Гевары и говорит, что Союзу надо для начала восстановить дипломатические отношения с Кубой, следует иметь посольства для нормальной регулярной связи и для экономического и политического сотрудничества.

— Примерно три четверти экспорта и импорта в кубинской экономике приходится на США, — подчеркивает Че Гевара. — 25 ноября 1959 года я был назначен директором национального банка Кубы. Весь золотой запас, хранившийся в банках США, я немедленно вынужден был перевести в другие банки (уточним, Швейцарии и Канады). Американцы могли золотовалютные резервы заморозить под разными предлогами, видя наши реформы. Но реформы еще только в начале своего пути, чтобы их активно развивать, нужны средства, а где их взять? Если не считать национализации частного капитала, то практически — неоткуда. Что скажет Латинская Америка, которая до сих пор поддерживала Кубу, если вдруг кубинская экономика начнет хромать?

Микоян слушает и понимающе кивает. Он все больше приходит к выводу, что у Кубы наладятся с Союзом долговременные и тесные взаимоотношения.

После рыбалки в окрестностях Лагуны делегация на джипах отправилась в город Сантьяго-де-Куба провинции Ориенте, где находилась латифундия отца Кастро. Фидель показал дом, где он родился, любопытное сооружение в испанском стиле, на сваях, между которыми был устроен коровник.

— Многие не понимают, почему я, сын крупного сельскохозяйственного буржуа — сахаропромышленника, стал вдруг революционером. Почему я вдруг стал защищать интересы простых крестьян и рабочих, — заметили Фидель. — Но если вы узнаете биографию моего отца, то ничего удивительного в этом не будет.

Отец Фиделя Кастро, Анхель Кастро Анхиз был эмигрант испанского происхождения (у всех кубинцев две фамилии, одна — отца, а другая — матери). Он родился на севере Испании в семье очень бедных крестьян и уже в 11 лет потерял мать, а отношения с мачехой у него не заладились. После того как его призвали на военную службу, Анхель Кастро оказался на Кубе, но, к счастью, ни в каких военных действиях не участвовал. После войны, закончившейся бесславной капитуляцией Испании и потерей ею колонии Кубы, Анхель, убедившись, что на родине, где царит нищета и безработица, его никто не ждет, принимает решение переехать жить на Кубу. Однако Куба, освободившись от испанского гнета, свободной не стала. Многие предприятия перешли под контроль американцев. Североамериканские буржуа активно разбивали плантации сахарного тростника, Анхель Кастро понял: это и есть главный бизнес Кубы. Он жил в провинции Ориенте, не имея ни денег, ни связей, ни образования, но обладая огромным желанием вырваться из нищеты. Он начинал свою карьеру рабочим, строившим транспортную ветку, по которой шли поезда, груженные тростником, на перерабатывающие заводы. Со своим товарищем, галисийским эмигрантом, Анхель Кастро открывает трактир для рабочих и на вырученные деньги приобретает несколько быков. Благодаря парнокопытным Анхель Кастро перешел в категорию подрядчиков и по контракту с американской фирмой начинает заниматься разработкой земельных территорий под сахарные плантации. В артели Анхеля Кастро уже 300 человек, и все они вырубают лес, заготавливают древесину, готовят землю под посадку тростника.

Любопытно, что в зрелом возрасте, словно чувствуя свою вину перед природой, он начинает активно засаживать кубинскую землю ливанским кедром, а биографическая книга, выпущенная о его жизни на Кубе, будет называться «Во времена кедров». Итак, поднакопив денег, Анхель Кастро приобретает 900 гектаров земли в провинции Ориенте под выращивание тростника. Плата за землю составляет порядка пяти процентов от реализации продукции, и это вполне приемлемо. На своей земле Анхель Кастро выращивает порядка 80 тонн сахарного тростника в год. Это дает возможность ему подняться еще на одну социальную ступеньку и даже купить собственную усадьбу.

В доме Анхеля Кастро «Сабанильос», выполненном в галисийском стиле и стоящем на сваях, 13 августа 1926 года родился будущий революционер Фидель Кастро. К тому времени его отец разменял уже шестой десяток, владел 10 тысячами гектаров земли и был крупным латифундистом. Вокруг своих заводов он построил инфраструктуру — молочный заводик, мастерскую, скотобойню, хлебопекарню. Итак, биография отца революционера напоминала «американскую мечту» на практике. Для тех же, кто не был знаком с юностью отца Фиделя Кастро, было удивительно, почему в этой зажиточной семье вообще говорили о жизни простых рабочих и считались с интересами бедных крестьян.

День неумолимо клонился к закату, когда Фидель предложил Микояну на джипе подняться на гору Гран-Пьедра, чтобы оттуда увидеть окрестности Гаваны и морское побережье как на ладони. Погода резко переменилась. С моря потянуло сыростью, в воздухе зазвенели москиты, и сизые вечерние тучи уронили на землю несколько капель дождевой влаги. Стремительно темнело, крестьяне в широкополых соломенных шляпах, грубых рубахах и болотного цвета брезентовых штанах, небрежно заправленных в хромовые сапоги, гнали с пастбищ коров и буйволов. Рубщики сахарного тростника также возвращались со своих плантаций на грузных машинах, которые едва не переворачивались на дорожных ухабах и колдобинах, таких высоких, что в вечерней полутьме эти влажные глиняные бугры с чавкающими вокруг них лужами можно было принять за выползших из какой-нибудь ближайшей трясины бегемотов. Родители начали приводить домой из детских садиков детишек. В домах зажигались первые огни, и в маленьких кафе под тростниковыми крышами и с простым деревянным настилом вместо танцпола стали раздаваться бодрящие звуки сальсы, шуршание маракасов и гитарные переборы.