Это вызвало отрицательную реакцию с нашей стороны, а также обмен острыми письмами между Хрущевым и мною. И тут мне заявляют, что «ядерный зонтик» — это дело уже решенное. Советское руководство планировало разместить на острове Куба определенное количество ракет, потому что Куба находилась гораздо ближе к Соединенным Штатам, чем какое-либо место в СССР.

Хрущев умел вести политическую борьбу. Отправив первым человека в космос, СССР показал всему миру, что обладает мощными ракетоносителями, которые способны нести боеголовки различного веса. В мире создалось впечатление, что Советский Союз достиг определенного военного паритета с США. Мы должны вспомнить еще один исторический эпизод, касающийся Хрущева, — его борьбу против Берии после смерти Сталина. После этого эпизода я никоим образом не могу назвать Хрущева трусом.

У американцев были ракеты в Турции и Италии, которые обладали рядом преимуществ перед советскими ракетами. Они могли быстро достичь границ Союза. Хрущев не хотел мириться с тем, чтобы его страну «брали на мушку».

Возвращаясь к визиту советской делегации в конце мая 1962 года на Кубу, я хочу отметить, что основной договор был подписан мной лично. Однако ни о каких ракетах там речи не шло. Приняв предложение Советского Союза о защите Кубы, мы не уточняли в договоре, какое именно вооружение будет нам переброшено. И поэтому мы не согласны с мнением, что тогда наша страна решила официально стать военной базой Советского Союза.

Приняв такое сложное решение для нашей независимой державы, мы понимали, что имидж Кубы сильно пострадает в глазах мировой общественности. Но мы руководствовались только политическими соображениями, а не пытались угодить Советскому Союзу. Любой из нас предпочел бы смерть бесчестию, трусости и низости перед лицом войны.

Мы бы пошли на все, что угодно, лишь бы избежать позора, бесчестия, не стать посмешищем, не потерять свою независимость. Ради этого мы готовы были поставить на карту все. Некоторые спрашивают, зачем вести бессмысленную идеологическую войну? На такой вопрос я никогда не смогу дать ответа.

Итак, на первой встрече с маршалом Бирюзовым помимо меня присутствовал Рауль Кастро. Мы сказали, что нам необходимо обдумать советское предложение. Позже мы встретились в расширенном составе — Рауль, Че Гевара, руководитель кубинской компартии Блас Рока, президент Дортиков и я. Все присутствующие понимали, что не было другой альтернативы, кроме как просто принять это предложение. Но мы не боялись вторжения и готовы были отдать жизнь и свободу своей Родины.

После окончания встречи мы сообщили, что принимаем предложение Советского Союза. Мы говорили о воинских частях, стрелковом и артиллерийском вооружении, но о стратегических ракетах речь не шла. Я сказал, что все должно быть сделано в строгом соответствии с законом и что необходимо закрепить наше соглашение подписанием договора.

Совет обороны Союза принял предварительное решение и поставил соответствующую задачу своему военному ведомству 24 мая 1962 года. Президиум ЦК КПСС утвердил это решение 29 мая. Затем 10 июня на Кубу прибыли представители Советского Союза. Президиум ЦК КПСС принял решение о начале переброски советских войск. 26 июля 1962 года я официально заявил о принятии мер по предотвращению вторжения на Кубу со стороны США. Это было необходимо, потому что скрыть подготовительные мероприятия по приему советских войск было невозможно. В течение всего времени кризиса мы строго выполняли все возложенные на нас обязательства.

Еще раз повторю, какое уважение мы испытывали к Никите Хрущеву. Он имел огромный опыт, он первым поднял вопрос о культе личности Сталина, при нем в космос полетел первый в мире искусственный спутник Земли и первый человек, а также не следует забывать о том, что он встал у руля страны в очень тяжелый для нее период. И он вселил надежду в свой народ! Очень жаль, что он так мало правил Советской страной».

Лето 1962 года в Гаване выдалось жарким. В клубах соленого тумана над Карибским морем поднималось пунцово-золотое солнце. На потрескавшемся, покрытом дорожной пылью маликоне-набережной было отчетливо слышно, как волны хлещут по влажному желтому камню каменного бордюра. По каменным плитам, заросшим скользким зеленым шелком водорослей, деловито ходили белые чайки с черными пятнышками на голове и крыльях, ветер взъерошивал их перья, и чайки голодно и настороженно щелкали желтыми клювами.

На буром холме крепости Морро одноглазо подмигивает прожектор, готовясь облить серебряным светом лампы изумрудную воду. Волнистым сгущением утреннего тумана проступал берег. Облака скатываются серой свалявшейся пряжей к горизонту, выпуклому, как часовое стекло. Опрокидывается в море небесный ночной купол, и сразу становится заметно светлее. Наступает день.

В стареньких автомобилях и дребезжащих всем своим железным нутром пузатых автобусах кубинцы спешат на работу. Тянутся по дорогам и бездорожью вереницы поскрипывающих, гудящих, чихающих черными парами автомашин, пыхтят и скрипят допотопные средства передвижения, чей век в этом жарком климате впечатляюще долог. Загорелые кубинцы в грубых рубахах, брезентовых штанах с кирзовыми сапогами и соломенных шляпах отправляются рубить сахарный тростник. У некоторых вместо соломенных шляп с разлохмаченными краями — спортивные кепки болотного цвета. Несмотря на жару, на всех сборщиках тростника — жесткие рубахи защитного цвета с длинными рукавами. Подобные зазубренным лезвиям кинжала, сухие тростниковые листья режут ткань как пила, и тонкая рубаха превращается мгновенно в лохмотья. А ладони приходится защищать сыромятными кожаными рукавицами.