Натаниэль бегло оглядывает мою юбку из легкого шелка и хмурится.

— Переоденься, если хочешь.

Я уже собираюсь метнуться наверх и напялить штаны, но вспоминаю, что я пока еще Ви Жирная Задница, а в юбке это незаметно. Придется пустить по ветру осторожность (а вместе с ней и викторианскую скромность). Я усаживаюсь на мотоцикл.

Через несколько минут мы летим через туннель Холланд. Мои коленки обхватили лучшую задницу в армии Соединенных Штатов. Так создается некая иллюзия защищенности. Я вцепилась в Натаниэля как клещ по двум причинам. Первая — моя уже упоминавшаяся некрофобия, а вторая — мурашки, которые вызывает соприкосновение с его вездесущими мускулами.

Ощущение от поездки странное: в туннеле стоит указатель «На Нью-Джерси», а вы знаете, что для меня лучше смерть; и в то же время восхитительный ужас, граничащий с невыносимым восторгом. В голове одна-единственная мысль: «Господи, только не сейчааааас!!!»

В какой-то момент (картинка заслуживает внимания: юбка развевается на ветру, руки ухватились за Натаниэля как за соломинку, целый табун лошадиных сил ревет между ног) я почти не сомневаюсь, что Натаниэль не теряет со мной времени.

Почти.

В Штате садов [24] гнусно: сплошные грузовики, кучи мусора, строительные леса, разбитые машины. Что и требовалось доказать. Слава богу, мы уже приехали в Белмар. Я наскоро стряпаю заклинание, чтобы поправить прическу после шлема, и с грацией гонщика-профессионала соскакиваю на землю.

Местные жители, пользуясь тем, что пока не сезон и отдыхающие не понаехали, оккупировали пляж и отчаянно мажутся кремами для загара. По морю бегут барашки, на горизонте торчит несколько рыбацких лодок и монструозный танкер. Во время поездки «с ветерком» Натаниэль, кажется, несколько поостыл — он берет меня за руку, и мы начинаем фланировать по пляжу. Между выходом № 137 и указателем «На Эшбери-парк» я получаю помилование (хотя вряд ли его заслуживаю).

— Ты приезжала сюда, когда училась в школе?

— С моей мамулей приедешь, как же! Мы таскались только в Саутгемптон — якобы не могли себе позволить съездить куда-то еще.

— Жалко. А мои родители каждый год снимали здесь дом.

Перед глазами возникает юный, куда более жизнерадостный Натаниэль — голый по пояс, в шортах, вразвалку разгуливающий по пляжу и изо всех сил косящий под Траволту.

— Натаниэль, ты, наверное, косил под Траволту? — ехидничаю я.

Натаниэль пожимает плечами, что можно истолковать как: «Да, но мне неприятно это признавать».

При мысли, что на заре туманной юности наши с Натаниэлем пути могли пересечься и жизнь моя сложилась бы совершенно иначе, меня начинает потряхивать.

— Я люблю быть у воды, — произносит Натаниэль, и голос у него теперь совсем спокойный.

— А зашлют тебя небось в пустыню.

— Именно. Потому-то я и привез тебя сюда.

Значит, у Натаниэля что-то вроде прощания с океаном. Странно: мы оба не ждем от будущего ничего хорошего, но сегодня у нас маленькая передышка.

Натаниэль покупает мне хот-дог, мы едим, сидя на песке, а чайки орут, хлопают крыльями и буквально смотрят нам в рот в надежде, что мы уроним крошку-другую. Натаниэль кормит настырных тварей. Я, зная, что от этого они станут только еще настырнее, крошек не оставляю. До чего же мы все-таки разные.

Покончив с ланчем, мы просто молча смотрим на волны. Мне ужасно нравится на пляже, главным образом потому, что Усамабад от него чертовски далеко.

— Натаниэль, тебе случалось убивать людей?

Он кивает, но в подробности вдаваться явно не намерен.

— А тебе не кажется, что это грех?

Вопрос звучит бестактно, но ведь я рассчитывала разговорить Натаниэля и убедиться, что не я одна такая скверная. Кажется, перегнула палку. Оправдания мне нет, а Натаниэль здорово обиделся.

— Думаешь, Ви, я поведусь на твои уловки? Не поверю, что ты настолько наивна.

Знал бы Натаниэль, до чего мне хочется, чтобы он был грешным, скверным, испорченным! Или хотя бы морально неустойчивым, вроде меня.

— Нет, ты хороший, — подытоживаю я.

На губах остается легкий привкус грусти.

Потом мы долго-долго гуляем. По пляжу толпами ходят подростки и пенсионеры — повылезли к вечеру. Аккуратные домики чередуются с магазинами, цены в которых зашкаливают — в раю экономить как-то не принято. Вскоре солнце садится, и на побережье официально наступает ночь. Пляж тут же преображается — в темноте шум океана успокаивает, как четвертый мартини. На секунду я вспоминаю о будущем ребенке Меган.