Живя в Ташкенте, она постоянно переписывалась с батюшкой, имела с ним удивительное духовное общение; пока позволяло здоровье, каждое лето приезжала в Москву и тогда старалась как можно чаще посещать его службы. Она чувствовала, что у отца Александра было много общего с отцом Сергием Булгаковым.

Именно Булгаков сформулировал мысль, ставшую отправной точкой в служении отца Александра. В своей книге «На пиру Богов» С. Булгаков писал: «Без интеллигенции Русская Церковь не выявит того, что она призвана выявить». А ещё прежде В. Соловьев обращал внимание на то, что «Церковь должна вновь привлечь и притянуть к себе “лучших людей” из образованного общества, отдалённых от истины христианской тем образом мертвенности и распада, который эта истина приняла в нынешней учащей Церкви» [13] .

И отец Александр связывал свои надежды на изменение духовного климата в России именно с приходом в Церковь интеллигенции. Во–первых, потому что её представители могут перерасти стадию патриархального коллективизма — серьёзное препятствие на пути личного преображения. Во–вторых, потому что предназначение интеллигенции — формировать и устанавливать идеалы.

Хотя отец Александр навсегда останется пастырем интеллигенции, это не означает, что он был пастырем советской элиты. Среди его прихожан было много инженеров, врачей, студентов, учителей, начинающих филологов и философов. Были и настоящие большие учёные, художники, писатели, поэты, музыканты. Но таких было немного. Батюшка говорил, что он не коллекционирует знаменитостей, ему одинаково дорог каждый человек в приходе, и это было правдой.

Среди учеников отца Александра было довольно много людей с техническим образованием. Ему было близко и понятно присущее им научное, строгое мышление, и нет ничего странного в том, что он — священник, историк религии, библеист — прекрасно разбирался в проблемах современной биологии, психологии, физики. Это позволило отцу Александру написать «Истоки религии» — книгу, направленную против известного советского тезиса о противоречии религии и науки. Вот пример замечательного высказывания в одной из бесед: «Бог, “диффузно” открываясь в природе, в человеческой мудрости, затем открылся личностно в Христе Иисусе, Который сперва локализовался в определённой точке в определённый момент времени, а потом эта локализация взорвалась Воскресением. И сегодня для нас Господь здесь и теперь».

Батюшка считал, что и к Библии, и к природе нужен одинаково научный подход, состоящий в том, чтобы не только видеть поверхностное, бросающееся в глаза, но стремиться постичь за суммой фактов глубинную суть вещей.

В книге «Сын Человеческий» отец Александр пишет: «Призывный свет Царства горит вдали, но в то же время отблески его рядом с нами: в простых вещах и событиях жизни, в радости и скорби, в самоотверженности и одолении соблазнов. Предчувствие его — в звёздах и цветах, в весенней природе и золоте осени, в кипении прибоя и ливнях, в радуге красок и музыке, в смелой мечте и творчестве, в борьбе и познании, в любви и молитве…»

Жизнь устроена так, чтобы мы смогли полюбить Господа. Сначала люди воспринимают все прекрасные стороны жизни: молодость, дружбу, любовь, природу; потом потихоньку начинается увядание телесное, материальное. В это время человек должен понять, что та красота, которую он видел, была отблеском небесной Славы. Ему даётся время, чтобы прочувствовать и осознать сокрытую в природе Тайну, а потом вознести своё сердце к Тому, Кто является Источником всей красоты и любви на земле.

Подлинное научное мышление, по мнению отца Александра, не снимает покровы, но приводит нас из области загадок природы к тайне природы. Отношение батюшки к науке свидетельствует не столько о его эрудиции, сколько, прежде всего, о его непоколебимой вере. Ему была бы близка мысль Эйнштейна: «Я хочу узнать, как Господь создал этот мир. Мне не интересно отдельно то или иное явление, спектр того или иного элемента; я хочу узнать Его мысли. Все остальное детали» [14] .

Батюшка испытывал истинное благоговение перед непостижимостью тайн мироздания. Когда человек, не понимая чего-то, может сказать: «здесь тайна» — это предполагает веру более глубокую, чем у того, кто пытается гностически объяснять отношения между Личностями Святой Троицы. Вера гностика основана на уме, а вера отца Александра зиждилась на чувстве Богоприсутствия.

В лекции, прочитанной в клубе для физиков, он настаивал, что борьба между разумом и верой — это конфликт, разрушающий целостность человека! На самом деле такого конфликта быть не должно. Современный исследователь творчества Эйнштейна пишет: «Функции религии (убеждения и ценности) и науки (знания и технические способности) расположены на совершенно разных уровнях и, следовательно, не могут конфликтовать до тех пор, пока мы ошибочно не разрушим или не смешаем эти уровни (что не единожды случалось в истории человечества).

Если вы можете узнавать эти разные уровни, то очевидно, что эти два процесса скорее поддерживают, чем препятствуют друг другу» [15] . «Теперь, когда сферы религии и науки чётко разделены, между ними тем не менее существует сильное обоюдное родство и зависимость. Если прерогатива религии — определение цели, то средствам её достижения — в широком смысле — религия научилась у науки. Наука, в свою очередь, создаётся теми, кто вдохновлён стремлением к истине и пониманию. Источник этих чувств берет своё начало из недр религии» [16] . Сочетание знания и веры, как это было у Ломоносова, — вот идеал отца Александра!

В 70–е годы, которые принято называть периодом «застоя», духовный фон в обществе стал ещё страшнее. В это время отец Александр очень сетовал, что в стране пропал всякий (даже языческий) идеализм. В научной сфере энтузиазм карьеры и степеней превысил все мыслимые пределы. Батюшка искренне сожалел о том, что уже не встретишь учёных, готовых пожертвовать личным благополучием ради своего любимого дела. Хотя идеалистический культ науки был чужд его вере, но он был понятен его душе как что-то человеческое, возвышенное и чистое.