— Разве это не было слегка оскорбительно? — спросил я. — Чтобы за почётными гостями, симпатико, вот так следили?

— Может, для некоторых так и было, — сказал Боуден. — Уль-комские Филби, настоящие путешественники, были, вероятно, огорчены. С другой стороны, они же, скорее всего, смирились бы с чем угодно. Я никогда особо не возражал против слежки. Они были правы, не доверяя мне.

Он отпил из своего бокала.

— Как вы продвигаетесь с «Между…», инспектор?

Стены, выкрашенные в бежевые и коричневые тона, нуждались в ремонте и были завешаны полками с книгами и произведениями народных промыслов в уль-комском и бещельском стилях, а также старинными картами обоих городов. На всех поверхностях размещались статуэтки, черепки глиняной посуды, крошечные вещицы, на вид заводные. Гостиная была невелика и так заполнена разными безделушками, что в ней было тесно.

— Вы были здесь, когда убили Махалию? — спросил Дхатт.

— Алиби у меня нет, если вы это имеете в виду. Моя соседка могла слышать, как я здесь слонялся, спросите у неё, я не знаю.

— Как долго вы здесь живёте? — спросил я.

Дхатт поджал губы, не глядя на меня.

— Господи, годы и годы.

— А почему здесь?

— Не понял.

— Насколько я могу судить, у вас, по крайней мере, столько же бещельского материала, сколько местного. — Я указал на одну из множества старинных бещельских икон или её копию. — Есть ли какая-то особая причина, что вы осели здесь, а не в Бещеле? Или где-нибудь ещё?

Боуден развёл руками, держа их ладонями к потолку.

— Я археолог. Не знаю, как много вам известно об этом материале. Большинство артефактов, на которые стоит посмотреть, включая те, что представляются нам сейчас изготовленными бещельскими мастерами, лежат в уль-комской почве. Именно так оно всегда и было. Эта ситуация всегда усугублялась идиотской готовностью Бещеля продать то немногое наследие, которое там можно выкопать, каждому, кто пожелает его купить. Уль-Кома же всегда была умнее в этом отношении.

— Даже в отношении таких раскопок, как Бол-Йеан?

— Вы имеете в виду, что они под иностранным руководством? Конечно. С формальной точки зрения канадцы ни в коей мере ими не владеют, у них просто есть некоторые права в части разработки и каталогизации. Плюс престиж, который они получают от их описания, и тёплое свечение славы. И денежки на музейные туры, конечно. Канадцы донельзя рады блокаде США, поверьте мне. Хотите увидеть очень яркий зелёный цвет? Скажите американскому археологу, что вы работаете в Уль-Коме. Вам приходилось видеть законы Уль-Комы об экспорте древностей? — Переплетя пальцы, он сомкнул ладони, словно захлопывая ловушку. — . Каждый, кто хочет работать по Уль-Коме или Бещелзо, не говоря уже об эпохе Предтечи, оседает здесь, если только это ему удаётся.

— Махалии была американским археологом… — начал Дхатт.

— Аспиранткой, — поправил Боуден. — После защиты диссертации ей было бы гораздо труднее здесь оставаться.

Я стоял, заглядывая в его кабинет.

— Можно мне?..

— Я… конечно.

Его смущала крошечность пространства. Там было даже ещё теснее из-за засилья античности, чем в гостиной. На столе можно было устраивать археологические раскопки: его покрывали слои бумаг, компьютерных кабелей, из-под них торчала карта улиц Уль-Комы, выпущенная несколько лет назад и сильно потрёпанная. Среди завала бумаг некоторые были начертаны очень странным и очень древним письмом, не иллитанским и не бещельским, существовавшим до Кливажа. Я ничего не мог на них прочитать.

— Что это?

— Ох… — Он закатил глаза. — Это доставили вчера утром. Я всё ещё получаю пустопорожнюю почту. После «Между…». Всякую всячину, которую собирают всякие чудаки и выдают за письменность Оркини. Предполагается, что я это для них расшифрую. Может, бедолаги действительно верят, что это что-то стоящее.

— А вы можете это расшифровать?

— Вы смеётесь? Нет. Это ничего не означает.

Он закрыл дверь.

— Об Иоланде известий нет? — спросил он. — Вот что действительно тревожит.

— Боюсь, что нет, — сказал Дхатт. — Этим делом занимаются в отделе пропавших без вести. Сотрудники там очень хорошие. Мы работаем в тесном контакте с ними.

— Вы непременно должны найти её, господа. Я… Это очень важно.

— У вас нет никаких соображений, кто мог иметь зуб на Иоланду?

— На Иоланду? Боже упаси, нет, она такая милая, ни на кого не могу подумать. Махалия была немного другой. Я имею в виду… Махалия была… то, что с ней случилось, совершенно ужасно. Ужасающе. Она была умной, очень умной, и упрямой, и смелой, и не только это… Я хочу сказать, я могу себе представить, чтобы Махалия кого-нибудь злила. Она это умела. Такой уж она была личностью, говорю это как комплимент. Но всегда было боязно, что в один прекрасный день Махалия обозлит не того человека.